Лютер

Но вот наконец решение принято. 13 июня, в среду, он объявил: «Нынче вечером». Приглашения удостоились Бугенхаген, который и благословил союз, Юст Ионас, юрист Апель и Кранах с женой. Других гостей не было. Он намеренно «забыл» про Меланхтона, боясь, как бы тот не стал возмущаться. Впоследствии Меланхтон жаловался, что его даже не предупредили о предстоящем браке. Лемний рассказывает (неизвестно, впрочем, откуда у него столь секретная информация), что в последнюю минуту, горько сожалея о необдуманном поступке, Лютер якобы вознамерился сбежать, однако бдительная Катарина, хорошенько его отругав, просто не выпустила из дому. Здесь же, в домовой церкви, состоялась краткая церемония, по истечении которой Катарина, два месяца мечтавшая об этом, стала именоваться фрау Лютер.

Реакция, последовавшая на женитьбу, подтвердила худшие опасения Лютера. Даже ближайшие сподвижники выразили явное неодобрение. За несколько дней до решающего дня профессор права Виттенбергского университета Шурф предупреждал: «Если этот монах вздумает жениться, над ним будет потешаться весь мир, включая самого дьявола. Этим шагом Лютер разрушит все, что им до сих пор создано». Как всегда сдержанный, Меланхтон не позволял себе критических высказываний в кругу собратьев-лютеран, однако в своем письме к Камерарию дал происшедшему весьма трезвую и лишенную иллюзий оценку. Прежде всего он упрекал своего вождя в том, что в самый разгар Крестьянской войны, когда тысячи людей переживали горе, страдания и боль, он занялся улаживанием своих личных дел. «Он даже не испытывает никакого сострадания. Он живет — во всяком случае, так это выглядит со стороны — в довольстве и неге, бесчестя собственное призвание, в то время как Германия нуждается в его прозорливости и энергии».

Тем не менее он постарался обелить Лютера и отвести от него упреки в добрачных связях: «Слухи о его незаконных отношениях с женщинами не имеют под собой никаких оснований». Меланхтон признался другу, что нашел Лютера «погруженным в тревогу и печаль, вызванные резкой переменой в его жизни». И тут же выразил надежду, что их учителю удастся научиться вести себя более достойным образом и отказаться от своего привычного шутовства. В любом случае общее дело не должно пострадать: «Бог не раз в прошлом являл Свою волю, заставляя даже святых совершать ошибки... Горе тому, кто отвернется от учения только потому, что учитель грешен».

Ко всем этим сплетням внимательно прислушивался и Эразм. С одним из своих корреспондентов он поспешил поделиться новостью о том, что Катарина родила через две недели после свадьбы. Правда, вскоре ему пришлось признать, что слух оказался ложным. Впрочем, говорят (снова слухи!), что она беременна. На самом деле, достоверно известно только то, что первый ребенок Лютеров, Ганс, родился 7 июня 1526 года, то есть через год после бракосочетания родителей.

Новость о женитьбе Лютера вызвала яростное негодование и у Георга Саксонского. Но он высказал свое неодобрение. Реформатору только к концу года, отвечая на почтительное приглашение последнего влиться в ряды его сторонников. Подчеркивая принципиальную разницу между анабаптистами, сеющими в его герцогстве семена войны и раздоров, и собой, проповедником Слова Божьего, живым примером чудодейственной силы Божьей, Лютер призывал герцога отказаться от дальнейших преследований лютеран и на всякий случай грозил ему карой Божьей. Герцог не замедлил с ответом и с негодованием отверг все предложения Реформатора. «С тех пор как ты начал проповедовать свое Евангелие, — сурово отчитал он его, — мир не видывал больших святотатств, творимых христианами. Где еще, кроме Виттенберга, найдется такое же число монахов и монахинь, вставших на путь погибели?» Что касается лично Лютера, то герцогу ясно, что дьявол сумел-таки искусить его плоть, а потому ему следует немедленно отречься от своей новой Евы, влекущей его ко греху. В заключение он призывал на Лютера и Катарину Божий суд, которого оба заслужили.

Итак, удары сыпались со всех сторон, требуя отпора. Лютер не успевал придумывать все новые извинения и оправдания. Членам Мансфельдского муниципального совета он представлял свой поступок как акт обращения к истинной вере, уверяя, что этим шагом поставил точку в прежнем, подвластном папе существовании. Кроме религиозного ар-гумента он приводил еще два, не без оснований полагая, что они окажутся ближе сердцу бюргеров. С одной стороны, говорил Лютер, он исполнил давнее пожелание своего отца, мечтавшего видеть его женатым человеком; с другой — ему просто пришлось ускорить ход событий, дабы заставить умолкнуть злые языки.

В письме от 16 июня он жаловался Спалатину на непонимание со стороны христианского народа: «Своей женитьбой я так унизил и опошлил собственный образ, что, наверное, ангелы смеются надо мной, а бесы рыдают». Почему же общество так сурово отнеслось к нему? «Мир со всеми своими мудрецами не в силах понять, сколь свято и священно это Божье дело. Глядя на меня, они считают его нечестивым порождением дьявола».