Аналогичные сетования слышим из уст Меланхтона. В письме к пастору из Эйсфельда он сообщает, что отныне воздерживается спорить со своими собратьями. «Вы же знаете, — поясняет он, — до какой степени ненавидит нас народ». Крестьяне, утверждает он, питают больше уважения к деревенскому пастуху, чем к своему пастору. Почему так происходит? Потому что «без пастуха в деревне обойтись нельзя, а без пастора можно». Сардерий заходит в своих оценках еще дальше, предполагая, что изрядное число его соотечественников охотно согласилось бы спасать свои души, если б рядом не было ни пасторов, ни проповедников.
Постепенно сложилась такая парадоксальная ситуация: священники получили право жениться, но ни одна девушка из хорошей семьи не желала выходить за них замуж. «Ни одна разумная мать, — восклицал Зельнеккер, — не захочет отдать свою дочь не только за кого-нибудь из расплодившихся за последнее время проповедников, но даже за самого порядочного пастора!» А вот горькие жалобы Виганда: «Нет теперь более презираемого сословия, чем пасторы. Признаваясь в своей принадлежности к этой корпорации, люди краснеют со стыда. Священники воспринимаются повсюду как отбросы человечества».
По мнению Сарцерия, подобное положение установилось после того, как Церковь обрела характер государственной. Именно при княжеском дворе принято «поносить и оскорблять духовенство, которое Бог заповедовал нам почитать; именно здесь приучают народ насмехаться и издеваться над пасторами. Придворные всячески унижают несчастных пасторов, угнетают и тиранят, облагают непосильными податями и поборами, лишая в то же время льгот и привилегий, отбирая имущество, в былые времена дарованное им королями и императорами Германии». Швабский пастор Маршталлер обвинял князей в том, что они превратили священнослужителей в лакеев. Зато Шнепф, суперинтендант из Вюртемберга, сумел обнаружить в создавшейся ситуации даже полезное зерно: «Крестьяне презирают пасторов, следовательно, наша Церковь несет свой крест. Ее хотят распять, следовательно, она и есть истинная Церковь».
Унижаемая сильными мира сего и презираемая простым народом, лютеранская Церковь хоть и стала государственным учреждением, но рассчитывать на финансовую поддержку отныне не смела. «Крестьяне, бюргеры и дворяне, — писал Лютер, — в один голос убеждают власть имущих, что вполне могут обойтись без пасторов. Они заявляют, что скорее готовы лишиться Слова Божьего, чем кормить бесполезного нахлебника». В своих застольных беседах он делился с гостями такими мыслями: «Велико число священнослужителей, которых все гонят и никто не уважает. Доходит до того, что люди спокойно взирают на их нищету, оставляя их гибнуть от голода и нужды». Он полагает, что виной всему — заговор против его Церкви: «Если не удается избавиться от пасторов открытым путем, их начинают выживать, заставляя голодать и терпеть лишения. Со всех уголков курфюршества до нас доносятся жалобы на глухие и скрытые гонения, во сто крат более опасные, чем откровенная вражда. Обрекая служителей культа на нищету, окружая их ненавистью и презрением, гонители замахиваются прежде всего на нашу Церковь». Он также считал виновниками сложившегося положения вещей дворянство и государственных деятелей: «Наши правители добьются того, что по всей стране не останется ни одного пастора, потому что они поставили своей целью избавиться от них, уморив голодом и затравив нищетой. Впрочем, далее на эту тему я распространяться не желаю».
О бедственном положении священнослужителей сохранилось множество свидетельств. Меланхтон, повествуя об этом, употребляет почти те же выражения, что и Лютер: «Церковь наша бедствует. Все ее бросили, повсюду ее гонят и подвергают мучениям. Почти все наши священнослужители живут на грани голодной смерти, а некоторые уже и миновали эту грань». Суперинтендант из Шмалкальдена Фишер с болью писал о «дьявольском презрении к духовенству». В Германии совсем не осталось желающих поддерживать служителей Церкви и заботиться о культовых сооружениях. Школы, где готовили будущих пастырей, пришли в полный упадок. «Прежде, — сокрушается Маршталлер, — наши храмы поражали воображение роскошью бархатных и шелковых риз, обилием драгоценных каменьев. Что же мы из них сделали? Чепцы да корсажи для наших жен!» Случалось, у священника не оказывалось стихаря, чтобы было в чем взойти на кафедру! Мансфельдский диакон Кауфманн отмечал, что церковным добром успели поживиться многие, прибрав к рукам и здания, и хорошие земли, и пашни, и лесные угодья, и виноградники, и дома священников, и школы, и прочее имущество, так что новоявленным пасторам остался самый жалкий доход, которого их в любую минуту может лишить власть, если ей вдруг разонравятся их проповеди.
Заметим, что немалое число новообращенных священнослужителей покинули монастыри именно потому, что им надоело жить в нищете. Что ж, вместо добровольной бедности, радостно приносимой в жертву Христу, они получили нужду, навязанную им обществом.
2.
ПРИМИРЕНИЕ НЕВОЗМОЖНО (1526-1530)