Люция. Спасенная

Люция смущенно обняла подругу. Очевидно, Шпейеры убедили свою дочь, что названая сестра уезжает по собственному желанию. Саму же Люцию просто поставили перед фактом: она идет в ученицы к портному, это дело решенное.

– Лия, я же не на другой конец света уезжать собралась! – успокаивала она подругу. – И ты можешь пригласить меня на свою свадьбу. Я ни за что на свете не пропущу такое событие! А когда у меня будет свободное время, я с удовольствием стану учиться вместе с тобой. Но в остальном… в любом случае я должна уйти из твоей семьи. Я…

– Ты хочешь уйти от нас, потому что мы иудеи, не правда ли? Ведь причина в этом, да, Люция? – Лия, похоже, обиделась на подругу, но почти сразу в ее исполненных любви голубых глазах вспыхнуло понимание. – Потому что ты не найдешь здесь мужчину, за которого сможешь выйти замуж! Ох, Люция, разве это не самая большая глупость, придуманная людьми? Мы сестры, мы всегда были вместе, ты можешь читать все наши молитвы, причем намного лучше, чем я. Если бы мне было позволено принимать решения, то я бы отдала тебя замуж за одного из моих братьев! Что скажешь? Кто тебе больше нравится – Эзра или Давид?

Для Лии это все было пустой болтовней, однако Люция густо покраснела. Браки между иудеями и христианками были строго запрещены, причем в данном вопросе, как ни странно, обе стороны придерживались одинакового мнения. И даже будь Люция иудейкой… Нет, представить себе невозможно, чтобы Шпейеры позволили своему сыну жениться на подкидыше.

– У мастера Фридриха нет сына, – задумчиво продолжала Лия. – Но если ты заведешь себе знакомых в гильдии портных… Ты такая хорошенькая, Люция, тебя возьмут в жены и без приданого!

6

Признаться, Люция боялась жизни у мастеров Майнца и не видела особого смысла в ученичестве у Шрадера. Как женщина, она вряд ли стала бы мастером, даже если в результате стала бы шить гораздо лучше, чем сейчас. Ей не нравилось работать иголкой и ниткой, намного больше ее привлекало изучение разных языков, но особенно она любила медицину. К тому моменту она уже почти наизусть выучила «Руководство» Ар-Рази, однако «Канон врачебной науки» требовал глубокого знания арабского языка, и Люция одолела пока что едва ли половину.

И потому она предпочла бы пойти ученицей к повитухе, а не к портному. Однако Рахиль не брала учениц-христианок, а обе повитухи-христианки из Майнца предпочитали учить собственных дочерей. В качестве последнего выхода из ситуации Люция рассматривала монастырь. Многие монашеские ордены (и мужские, и женские) заботились о больных и сохраняли скудные познания Запада в медицине. Но для вступления в орден также требовалось приданое; кроме того, Люция с трудом могла заставить себя посвятить свою жизнь исключительно Богу. Идея принять Христа в качестве своего супруга казалась ей абсурдной, да и к тому же после той тщетной молитвы в холодной церкви Святого Квентина она перестала доверять Сыну Божьему. Возможно, христиане действительно ошибались и Мессия на самом деле еще даже не отправился в путь… Когда она однажды рассказала о своем подозрении Аль-Шифе, мавританка буквально схватилась за голову. Если Люция вздумает высказывать подобные еретические идеи, ее карьера монашки может закончиться на костре.

Тем не менее новая жизнь Люции на улице Унтер-ден-Волленгаден получилась вполне гармоничной, хотя, конечно, ее нельзя было сравнить с роскошью в доме Шпейеров. День ученицы Люции начинался на рассвете. Она вставала даже раньше жены мастера и топила печь. Однако участвовать в приготовлении каши к завтраку ей не разрешали. Супруга мастера была скупа и всегда боялась, что Люция будет слишком свободно обращаться с продуктами, если дать ей доступ к запасам в кладовой. Обычно кашу варили из ячменя или овса, а не из пшена, как у Шпейеров, и не подслащивали медом, не подсаливали, и потому она получалась совершенно безвкусной. Иногда жена мастера просто разогревала пресный пшенный суп и подавала к нему черствый хлеб. Люция, привыкшая в доме торговца к блюдам, щедро приправленным пряностями, ела вяло, да и собственноручно сваренное пиво почти не пила. Она привыкла к разбавленному вину, но вино в домах ремесленников подавали только по особым случаям. Кроме того, мастер Фридрих и его жена были людьми набожными и скупыми; в их доме продолжительность обеденной молитвы превышала по времени собственно обед. Вот почему ни один странствующий подмастерье не задерживался надолго, чтобы как следует освоить работу в портняжной мастерской. В результате, чтобы успеть выполнить все заказы, мастеру и Люции приходилось начинать работу с первыми лучами солнца, а заканчивать уже с наступлением темноты. Работали они много, потому что в заказах не было недостатка, ведь мастер Фридрих считался человеком опытным, честным, но прежде всего – столпом общества. Благодаря такой славе у него был широкий круг друзей и клиентов, и он совершенно не скупился на угощение, когда к нему в мастерскую или домой приходили посетители – просто поболтать или снять мерки для новой одежды.