Люция. Спасенная

– Был бы выходом, я понимаю, – тихо произнесла Аль-Шифа. – Вот почему я не хочу тебе ничего советовать, дитя. Но любовь не всегда ведет нас по правильному пути, и в большинстве случаев она вовсе не стоит той опасности, которой мы подвергаемся из-за нее. Как я уже говорила, я не до конца поведала тебе свою историю. Хочешь услышать ее сейчас, дочка?

Люция кивнула. Аль-Шифа бросила пристальный взгляд на все еще почти полностью пустую церковь. Лишь немногие молчаливые верующие по-прежнему стояли, преклонив колени, и молились.

– Что ж, – начала мавританка, – тебе уже известно о том времени, когда я жила в гареме. Подарок, который не понравился, но тем не менее оставался ценным… Эмир вспомнил обо мне, когда к нему во дворец приехали послы из Кастилии. Как это часто бывает, с возмутительными идеями и требованиями. Возглавлял их делегацию епископ города Толедо – фанатичный, непримиримый человек, имевший лишь одну слабость: ему было трудно соблюдать заповедь целомудрия. В тот раз речь шла о каком-то сложном политическом деле – то ли мирном договоре, то ли союзе, – которое было важным для эмира. Епископ попросил вернуть ему какую-то реликвию. Ты же знаешь, что христиане собирают кости своих святых, осколки крестов и все такое прочее. Епископ хотел получить указательный палец какого-то мученика. И эту косточку берегла как зеницу ока одна из самых важных христианских общин Гранады. Конечно, косточку можно было отобрать силой. Но христиане могли взбунтоваться, а эмир хотел, чтобы в его стране царил мир. Так что вместо пальца епископ получил другой подарок. Почти столь же ценный, но предназначенный не для всего сообщества, а лично для епископа. Подарок, который непременно успокоил бы его… – Аль-Шифа склонила голову.

– Тебя? – ахнула Люция. – Епископ получил в подарок… девицу?

Аль-Шифа кивнула.

– Такое случается чаще, чем ты думаешь. Я уже говорила тебе, что госпожа Фара учила нас христианским наречиям.

– Но… но священнослужители…

– Дочка, нужно ли уточнять, что они тоже всего лишь мужчины?

Люция внезапно поняла, почему Аль-Шифа так беспокоилась по поводу ее уроков у пастора церкви Святого Квентина.

– И как все произошло? – хрипло спросила она. – Каким он был?

Аль-Шифа пожала плечами:

– А каким он должен был быть? Всем известно, что искусству плотской любви в христианских монастырях не обучают. Она считается постыдным занятием, и это тоже делу не способствует. Мой епископ делал все жестко, даже грубо – но быстро. Исполнять его волю оказалось не так уж сложно. Но вот дни были хуже, чем ночи.

– Как все вообще произошло? – не уставала удивляться Люция. – Он отвез тебя в Толедо? Совершенно не таясь? Разве епископу дозволено подобное?

Аль-Шифа резко рассмеялась:

– Конечно не дозволено. Но у архиепископа Майнца тоже есть служанка – а может, и несколько. Других священнослужителей посещают монахини, и даже скромный священник церкви Святого Квентина приглашает девицу к себе на занятия. Церковь насаждает строгие правила, Люция, но ей не удается собрать своих священников в гарем.

Люция чуть не рассмеялась при мысли о гареме, полном священнослужителей. Но для Аль-Шифы жизнь с епископом наверняка была адом.

– Вот и я вела у него хозяйство. Это единственное занятие, которому госпожа Фара не обучала нас. Я знала латынь и греческий лучше, чем мой хозяин! Но убирать, готовить и стирать меня не учили. К тому же меня унижали насмешки и любопытные взгляды христианок, которых я встречала на рынках. Они, разумеется, догадывались, что к чему. А какие взгляды на меня бросали в церкви! Мой хозяин настоял на том, чтобы я крестилась и каждый день посещала богослужения. Вскоре из-за жестких скамеек у меня на коленях образовались мозоли. Вдобавок ко всему через недолгое время я забеременела, что, конечно же, пришлось скрывать. Первых двух детей я потеряла – наверное, из-за туго затянутого пояса. Но одну девочку я потом все-таки родила. Она была так похожа на тебя в детстве, Люция! Милая, нежная, светловолосая… Но, возможно, волосы у нее потом потемнели… Я любовалась ею лишь один день. А назавтра хозяин забрал ее у меня…

Аль-Шифа вытерла глаза. Даже сейчас, через столько лет, мысль о потере ребенка причиняла ей боль.

– Через год родилась еще одна девочка. Теперь мне не хотелось смотреть на нее, но хозяин потребовал, чтобы я покормила ее грудью. Только один раз, но это должно было дать ей силы на всю дальнейшую жизнь. Так что, похоже, на самом деле он не выбросил ее, а, как и сказал, отнес монахиням. Но я ее в любом случае потеряла.

Аль-Шифа на минуту замолчала, как будто ей было слишком трудно продолжать рассказ, но потом быстро взяла себя в руки и снова заговорила: