— Ничего я не натворила, — буркнула она. — Был взрыв. Я испугалась и побежала.
— Понятно, — кивнул Геннадий Ильич. — Три бандита хотели убить тебя за то, что ты испугалась взрыва и побежала. Обычное дело. Так бывает сплошь и рядом.
— Высадите меня, — потребовала Ольга нервно.
— Раздетую? На дороге?
— Ну и пусть!
Она нравилась Геннадию Ильичу все больше. Он усмехнулся.
— Лучше спроси меня о чем-нибудь. Неужели у тебя нет ко мне вопросов?
— Каких вопросов?
— На твоем месте я, наверное, поинтересовался бы: откуда у вас пистолет и что вы делали с пистолетом возле ресторана, к взрыву которого я причастна.
— Ни к чему я не причастна! Остановите машину!
Ольга приоткрыла дверцу на ходу. Геннадий Ильич закончил разворот и увеличил скорость до пятидесяти километров в час. Теперь они ехали в обратном направлении.
— Чувство ответственности мне не позволяет бросить тебя в этом безлюдном месте, — сказал Геннадий Ильич. — Если хочешь, я могу высадить тебя там, где подобрал.
— Я так и знала! — воскликнула Ольга. — Вы спасли меня лишь затем, чтобы шантажировать!
— И это вместо благодарности? Я, между прочим, трех человек убил из-за тебя. И теперь меня мучают угрызения совести.
— Что-то не похоже, — сказала она, присмотревшись. — Вы выглядите весьма довольным собой.
Геннадий Ильич помрачнел.
— На самом деле нет, — произнес он. — Я очень недоволен и зол. В том числе на тебя.
— За что? — удивилась Ольга.
— Ты мне помешала убить одного негодяя.
— Рахмана?
Он оторвал взгляд от шоссе, чтобы посмотреть на нее внимательнее.
— Откуда ты знаешь?
— Кого же еще, раз вы возле «Терека» отирались. Я вас видела в окно. Вы притворялись строителем, да?
Геннадий Ильич скользнул взглядом по ее рваной одежде.
— А ты была официанткой, нет?
Впереди темнел столб дыма, вокруг которого носились то ли птицы, то ли клочья сажи.
— Не помню, чтобы мы переходили на «ты», — произнесла Ольга сухо.
— Тогда у тебя очень скверная память, — заметил Геннадий Ильич. — Ведь это произошло всего несколько секунд назад.
— Это вы так флиртуете?
— Это я так успокаиваю нервы.
Они одновременно повернули головы вправо, чтобы вобрать взглядами сцену с горящим рестораном и площадкой вокруг него. Из-за этого «Шкода» чуть не врезалась в пожарную машину, пронесшуюся перед самым капотом. Навстречу по шоссе, гудя и завывая, мчались машины полиции и скорой помощи.
— Когда Рахман был жив, он никому не был интересен, — процедил Геннадий Ильич. — А теперь вон как все всполошились.
— Это я его подорвала, — неожиданно призналась Ольга. — Мне было за что.
— Не сомневаюсь. Мне тоже было. А ты все испортила.
— У меня было право не меньше вашего! — запальчиво заявила она.
— Возможно, — сказал Геннадий Ильич. — Но я все равно на тебя сержусь. Куда тебя отвезти?
Ольга не ответила. Она думала.
Глава 11. Женская месть
Минувшим летом Ольге исполнилось тридцать три года. Будь она мужчиной, не обошлось бы без тостов «за возраст Христа» и тому подобных глупостей. В случае с Ольгой этого не произошло. Уже хотя бы потому, что она никогда не праздновала свой день рождения. Принципиально.
Так повелось с детства, которого у Ольги, по существу, не было. Она приучилась утаивать свои дни рождения в детском доме, где старшие девочки отнимали у нее конфеты, печенье и яблоки, полагавшиеся именинникам. Находись Ольга там одна, она бы никогда не сдавалась без боя. Но с ней росла младшая сестренка, которая имела обыкновение вступаться и на которой отыгрывались потом в холодной спальне или в обшарпанных коридорах детского дома.
Это были долгие и страшные годы. Чего только ни пережили сестры Каретниковы до того дня, пока не получили свободу от навязчивой и грубой заботы государства! Оказавшись за пределами детского дома, они были вынуждены отвоевывать себе место под солнцем в большом, незнакомом и жестоком мире. Поскольку Ольга была на три года старше и опекала Таню, то именно на ее плечи легли основные тяготы. Но она справилась. Когда Таня подросла, они стали справляться вместе. И у них получилось!
Обе поочередно закончили одно и то же медицинское училище, обе устроились на работу в травматологическую клинику. У обеих не задалась семейная жизнь. Причиной тому был тяжелый опыт, полученный сестрами в приюте. Они условились никогда не вспоминать то время, однако пережитые ужасы никуда не делись, а прочно засели в памяти. О том, как провинившихся девочек ставили голыми на лестнице, где каждый мог безнаказанно насмехаться над ними. О том, что происходило с теми несчастными, кого мальчишки затаскивали в свои спальни. О способе лишения девственности с помощью ручки швабры. Об унижениях, на которые шли некоторые ради лишнего куска белого хлеба с маслом или сладкого какао с молоком. О беспощадных расправах над неугодными.