Ливень

— Завтра я заплачу брату Келвину и вам. За первый месяц.

Он улыбнулся, однако ответной улыбки не последовало. Элла встала, давая понять, что разговор закончен. Она показала рукой на дверь, ведущую в коридор.

— Я могу выйти через заднюю дверь.

Элла кивнула. Он надел шляпу и вежливо коснулся ее края:

— Мое почтение, миссис Баррон.

— До свидания, мистер Рейнуотер. Надеюсь, вам у меня понравится.

Ей давно пора было возвращаться к своим делам, в частности, нужно было посмотреть, съел ли Солли свой ланч. Но Элла, сама не зная почему, задержалась на пороге и наконец посмотрела в глаза человеку, которому предстояло провести здесь последние недели своей жизни. Должно быть, в ее взгляде что-то промелькнуло, поскольку мистер Рейнуотер тут же сказал:

— Он ведь сообщил вам, правда? Мерди рассказал вам обо мне.

Ханжество было не в ее натуре. Да она и не стала бы оскорблять этого человека ложью.

— Доктор Кинкэйд решил, что я должна знать.

Дэвид кивнул, как бы в подтверждение своей догадки.

— Я буду вам благодарен, если вы не станете рассказывать об этом другим своим постояльцам. Люди начнут чувствовать себя неловко, будут бояться сказать что-нибудь не то. Не хочу, чтобы ко мне относились иначе, чем к другим.

— Я не скажу никому ни слова. Обещаю.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

— Знаете, что я думаю? — Искорки веселья, которые было исчезли из его глаз, появились снова. — Вы уже поступаетесь ради меня своими принципами.

Элла взглянула на него в замешательстве. Внезапно Рейнуотер стал очень серьезным.

— Скажите, а он вообще разговаривает?

— Кто?

— Ваш сын. — Дэвид кивнул головой на мальчика.

Элла обернулась. Солли по-прежнему сидел на своем стуле. Рядом стояла тарелка с едой, к которой он так и не прикоснулся. Солли продолжал забавляться игрушкой, то наматывая веревочку на палец, то разматывая ее.

Элла покачала головой:

— Нет, он не говорит.

— Ну что же, — пожал плечами Рейнуотер, — я знаю немало людей, которые говорят много, но при этом не могут сказать ничего стоящего.

Столь спокойное отношение к неадекватному, с точки зрения очень многих, поведению Солли удивило Эллу сильнее, чем задевали назойливые, бесцеремонные взгляды окружающих. На глаза молодой женщины навернулись слезы. Должно быть, Дэвид Рейнуотер заметил это. Не желая смущать Эллу еще больше, он еще раз вежливо коснулся шляпы и пошел к калитке.

4

Брат Келвин Тейлор оказался поистине подарком судьбы, причем не только для здешней методистской[1] церкви.

Чернокожий проповедник, которому еще не исполнилось и тридцати, был крепким и высоким. Элла сразу обратила внимание на его хорошие манеры и ослепительную улыбку, которая просто-таки сияла, тем более что один зуб у брата Келвина был золотым. Но как знать, не отвлекал ли этот зуб паству во время проповеди, направляя мысли людей к мирскому?

Впрочем, стоило священнику заговорить, и Элла поняла, что отвлечь прихожан от его вдохновенных слов о Господе не сможет ничего. Молодой проповедник обладал удивительным даром — его низкий, рокочущий голос напоминал гром, который усиливается с каждой минутой. Элла представила, как должен звучать этот чарующий голос внутри церкви, устрашая грешников и добавляя новые силы истинно верующим.

Этот человек не мог не произвести должного впечатления на свою паству. Маргарет, знакомя брата Келвина с Эллой, с гордостью заметила, что после его первой же службы число прихожан увеличилось вдвое.

— В это воскресенье в церкви яблоку негде было упасть.

Молодой проповедник отреагировал на эту похвалу с должным смирением:

— Возблагодарим Господа за его милости.

Элле он сразу понравился, и она, не раздумывая, отправила брата Келвина наверх, хотя сестры Данн могли упасть в обморок, увидев в доме темнокожего мужчину. Сама Элла их предрассудки не одобряла. Она хорошо помнила один случай из своего детства, когда впервые узнала, что между белыми и чернокожими американцами есть разница.

Отец повез ее в Вако — они хотели посмотреть новый фильм. В кинотеатре Элла хотела сесть на балконе, но отец сказал, что там место для цветных. В ответ девочка заявила, что это нечестно — сажать людей там, где они, может быть, вовсе не хотят сидеть. Вообще-то она протестовала против несправедливости по отношению к себе самой: почему нельзя сесть там, где ей нравится? Но отец понял дочку иначе.

— Ты права, Элла. Это действительно нечестно, — сказал он, обняв ее за плечи. — И я рад, что ты это понимаешь.

В ее семье не было никаких предрассудков. Соответственно, не было их и у Эллы. Однако с годами она поняла: эту точку зрения на расовые проблемы разделяют далеко не все.

Очень скоро стало ясно, что красноречие — не единственный дар молодого священника. К концу дня он, можно сказать, отполировал пол в освободившейся комнате.

— Если хотите, займусь заодно и коридором, — предложил брат Келвин.

Через какой-нибудь час и коридор был вычищен до блеска.