Ливень в графстве Регенплатц

Берхард продолжил путь. Он был спокоен и серьёзен.

– Чтоб сесть на этот трон, ты должен жениться на Зигмине фон Фатнхайн, – сказал Берхард.

– Ясно, – усмехнулся Густав, последовав за братом. – А ты получишь Гретту Хафф?

– Да.

– Я давно заметил, что ты не равнодушен к ней. Ухаживания, комплименты… Причём открыто, никого не стесняясь.

– Я люблю её.

– Между прочим, и мне она по сердцу.

– Но из нас Гретта выбрала меня, а не тебя.

– И почему же?

– У нас с ней давняя симпатия друг к другу, которая сейчас переросла в крепкие чувства…

– Давняя? Впервые слышу. Ты просто оказался расторопнее меня и пел более красивые песни. Я тоже мог завоевать её расположение…

– Но не завоевал. Наоборот, за столь короткое время умудрился показать всю черноту своего характера.

– Всё равно она вышла бы за меня замуж… – упрямо спорил Густав.

– Нет, не вышла бы, – не менее упрямо приводил факты Берхард. – Гретта уже сообщила отцу, что не хочет быть твоей супругой, что откажет тебе.

– Своему отцу?

– Нашему. Но и барон Хафф знает о намерении дочери.

Густав замолчал и зло сжал губы, его взгляд отяжелел от ненависти. «Уж скорее бы ты выпил отраву», – мысленно пожелал он брату.

– Ты постоянно всё отбираешь у меня, – вслух процедил юноша.

– Но сейчас отдаю. Отдаю то, о чём ты всегда мечтал, из-за чего…

– То, что принадлежит мне по праву! – с рычанием прервал Густав.

– Я не буду спорить.

Берхард оставался спокоен и внешне холоден. Он отлично понимал чувства брата и не хотел подливать масло в огонь, развивая ненужные ссоры.

Густав отвернулся. Ещё никогда его ненависть к Берхарду не была столь велика. Всегда этот волчонок вставал у него на пути, всегда присваивал всё, что должно принадлежать только ему, Густаву, по праву закона, по праву рождения, по праву статуса. Но теперь волчонок должен отдать всё. Всё! И не таким тоном, будто делает одолжение. Отдать и заплатить за все обиды и унижения, заплатить своей жизнью.

Густав покосился на брата. Почему он не пьёт? Держит кубок в руке, водит по нему пальцами, но к губам не подносит. Не мучает жажда? Эдак он может отдать надоевший кубок слуге или вовсе вылить вино, не желая больше пить. А ведь вино-то ценное, оно с ядом. Значит, нужно дать повод, чтобы заставить Берхарда выпить. Густав постарался унять бурю гнева в душе своей и придать голосу более спокойный тон.

– Хорошо, забирай Гретту себе, – сказал он. – Если подумать, Зигмина тоже хороша. И более выгодна для брака.

Берхард и не сомневался, что Густав согласится на сделку. Трон Регенплатца для него желаннее всех женщин на свете. Теперь появилась надежда, что не только в графстве, но и в самой семье Регентропф воцарится лад и согласие.

– Правда, она слишком худа, – продолжал Густав. – Но думаю, в нашем сытом царстве она быстро приобретёт более аппетитные формы. А сама Зигмина не против замены жениха?

– Честно говоря, я ей не понравился, – опустив глаза, признался Берхард.

– Правда? Значит, у нас будет много общих тем для разговоров.

Берхард улыбнулся, приняв замечание брата за шутку.

– Чем же ты ей не угодил? – спросил Густав.

– Сказала, что я скучен.

– Она права, это в тебе есть.

Братья не спешно брели по тропе, и со стороны казалось, что беседу они ведут мирную непринуждённую. Однако в душе Густава кипел настоящий вулкан, и юноше стоило невероятных усилий сдерживать его рвущееся наружу пламя.

– Отец, наверное, был недоволен, – вновь заговорил Густав.

– Да, но я сумел его убедить, – ответил Берхард.

Густав усмехнулся: «Убедить. Да ты просто не оставил ему выбора». Однако пора уже заканчивать эту пустую болтовню.

– Что ж, брат, спасибо, – заставив себя улыбнуться, сказал Густав. – Признаться, я не ожидал от тебя такого поступка. Я бы ни за что не променял целое графство на девушку, даже на любимую. Значит, после свадьбы я останусь в Регентропфе, а ты уедешь в Стайнберг?

– Да, мы с Греттой уедем.

Густав стиснул зубы – «Мы с Греттой». Ревность бурлила, обжигала сердце, чёрной гарью застилала разум. Ни за что не отдаст он Гретту. И графство не отдаст. И даже Стайнберг не отдаст, ещё и Кроненберг вернёт. Он один будет владеть всем и всеми. И делить с братом ничего не собирается, даже воздух, которым дышит.

Густав остановился и обернулся к Берхарду, старательно сохраняя на лице улыбку.

– Давай пожелаем друг другу удачи, – сказал он и приподнял свой кубок.

– Давай, – согласился Берхард. – И чтобы между нами закончились наконец ссоры и распри.

– Да. Даю обещание, Берхард, что больше никогда не буду строить козни против тебя и не скажу о тебе ни одного плохого слова. Более того, отныне ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

– Я счастлив слышать это от тебя, брат, – с искренним чувством ответил Берхард.

– Выпьем за наше перемирие, – предложил Густав, желая поскорее влить яд в надоевшего собеседника.

– Выпьем!

Берхард поверил брату. Он даже не сомневался в его словах и обещаниях. Он так долго желал рождения дружбы между ними, понимания и доверия, что даже тени подозрения на нечестность, на коварство Густава не коснулось души его.