Ливень в графстве Регенплатц

Густав и Маргарет не спеша побрели вслед за отцом и графом Кроненбергом. Кларк же остался. Внезапная болезнь друга его сильно волновала. Из головы не выходили недавние слова ведьмы Хельги: «Смерть подошла к Берхарду слишком близко. Я чувствую запах яда». Яд. Неужели Густаву всё-таки удалось отравить брата? Неужели Кларк всё-таки проглядел этот момент? Если так, он никогда не простит себе этого, и смерть Берхарда будет всегда лежать на его совести тяжёлым камнем.

Спустя некоторое время в покои Берхарда Регентропфа вошли двое слуг, присланных ландграфом, они несли кувшины с водой и белые простыни. Вместе со слугами зашёл и Кларк. Лекарь Гойербарг суетился вокруг больного, снимая с него одежду.

– Что-нибудь выяснили, гер Гойербарг? – негромко поинтересовался Кларк.

Лекарь обернулся, на его лице застыла растерянность.

– Я ничего не понимаю, – развёл он руками. – Я нашёл у Берхарда признаки очень многих недугов. Такое впечатление, будто организм просто устал работать и постепенно отключает все органы.

У Кларка сердце защемило, неужели и правда яд? Юноша тревожно взглянул на друга. Тот так и не пришёл в себя, лежал на кровати с холодным компрессом на лбу и хрипло выдыхал воздух, смуглое лицо его приобрело сероватый оттенок. Тем временем лекарь укрыл обнажённого Берхарда влажной простынёй, поставил у кровати таз и взял в руки скальпель.

– Что вы обираетесь делать? – спросил Кларк.

– Пущу немного крови, – отозвался Гойербарг. – Сейчас необходимо потушить жар и снизить давление.

Лекарь скальпелем быстро провёл по запястью пациента, и из порезанной вены крупными каплями в таз закапала кровь. Какое-то время Питер Гойербарг хмуро наблюдал за кровотечением, но что-то не нравилось ему в этом действии. Он помассировал руку больного юноши, заставляя кровь быстрее выходить из раны, потом подхватил одну каплю пальцем и приблизил к глазам.

– Почему она такая тёмная? – удивлённо проговорил лекарь.

Кровь действительно напоминала цветом вишнёвый сок, Кларк это тоже заметил.

– И что это значит? – спросил парень.

Лекарь задумался, почти машинально вытер палец о салфетку. Он молчал, думал и пока молчал, пытаясь найти ответ к загадке.

– Что это значит? – нетерпеливо повторил Кларк свой вопрос.

– Это значит, – начал медленно говорить лекарь Гойербарг, – что в организм Берхарда попало некое вещество, которое испортило кровь. Поэтому и органы отказываются работать, не желая питаться такой… такой отравой.

Лекарь вонзил в стоящего рядом юношу вспыхнувший взор – вот и отгадка.

– Это яд, – почти шёпотом высказал он.

– Вы уверены? – Кларк так же перешёл на шёпот.

– Очень похоже.

Гойербарг взглянул на страдающего Берхарда и вдруг сам испугался своей догадки.

– Яд… Его отравили! Но… Зачем?

– В этом замке слишком многим желанна смерть Берхарда, – глухо ответил Кларк.

– Боже мой! – Ужас нарастал в душе Питера Гойербарга.

– Вы сможете исцелить Берхарда?

Лекарь медленно и обречённо покачал головой.

– Раз кровь успела так потемнеть, значит, яд попал в организм уже давно. Может, вчера, может, раньше. Это яд, который убивает постепенно.

– Но неужели ничего нельзя сделать? – Кларк был крайне взволнован.

– Я не знаю, что это за яд… Не уверен, что смогу, но попробую…

Лекарь повернулся к слугам, стоявшим в стороне и с любопытством наблюдающим за тревожным шёпотом господ. Что ему понадобится? Горячая вода… Ещё простыни… В задумчивости лекарь подошёл к своему кожаному сундучку, открыл его. Сначала нужно решить, что можно предпринять. Но кроме переливания крови ничего в голову не приходило. Вот только где взять столько крови, чтобы как можно быстрее очистить погибающий от отравы организм?

Лекарь Гойербарг оглянулся к Кларку Кроненбергу.

– Гер Кларк, вы сможете пожертвовать немного своей крови для друга? – спросил он.

– Если понадобится, можете взять всю, – с готовностью ответил молодой Кроненберг.

Обсудив все условия, важные договорённости, детали церемонии, участники переговоров стали неспешно покидать кабинет ландграфа фон Регентропфа. Сначала ушёл епископ; пожилой грузный мужчина устал с дороги, и был рад столь скорому завершению разговора, ему не терпелось переодеться в более лёгкую одежду, поесть и лечь в постель на отдых. Вслед за епископом ушли маркграф фон Фатнхайн и барон Хафф. Мужчины почти не разговаривали друг с другом, только по необходимости. Маркграф по-прежнему был обижен за неуважительное отношение к его дочери в этом доме, но ландграф сейчас без спора шёл на все уступки, соглашался с любыми условиями, и улыбки выгоды слегка смягчали негодования гордости.

В покоях Генриха остались только члены его семьи.

– Ну как, Патриция, теперь ты всем довольна? – устало спросил он свою супругу.

– Да, довольна, – не стала скрывать Патриция. – Наконец всё встало на свои места. Признаться, я не ожидала от Берхарда такого широкого жеста, что он сам, по собственному желанию решит восстановить справедливость в нашей семье.

– Теперь ты перестанешь придираться к нему?

– Что ты! Отныне никаких претензий. Берхард оказался лучше, чем я о нём думала. Моё материнское сердце открыто для любви к нему.