Ливень в графстве Регенплатц

И ушёл прочь. Берхард решил, что это знак, что заводить с отцом разговор о чёрной женщине Хельге не стоило. Пусть остаётся всё как есть и идёт своим чередом.

Вечером следующего дня в замок Регентропф прибыл гонец с посланием. Ландграф лично принял его. За ужином Генрих сообщил семье:

– Завтра в Регентропф прибудут барон Хафф с дочерью. Им осталось полдня пути. На рассвете я намерен выехать к ним навстречу. Густав, ты поедешь со мной, как-никак Гретта твоя невеста.

– Хорошо, отец, – отозвался Густав.

– Патриция, ты тоже можешь поехать.

– Нет, нет, – покачала головой ландграфиня. – Я останусь дома. Лучше прослежу за обедом.

– Да, и за тем, как подготовлены комнаты для господ и прислуги.

– А мне ехать с вами, отец? – негромко поинтересовался Берхард.

Но Генрих лишь пожал плечами:

– Как хочешь. Барон пишет, что его будут сопровождать десять воинов, нужно проследить, чтобы и им удобно жилось у нас. Проверил бы с утра.

– Хорошо, я останусь.

– А когда маркграф приедет? – поинтересовалась Патриция.

– Думаю, дня через три-четыре, – ответил Генрих. – Их дорога намного длиннее.

– Зачем же барон столь рано выехал? Не терпится дочь замуж отдать? – усмехнулась Патриция.

– Мы с ним близкие соседи, в хороших отношениях, так почему бы и не погостить у нас чуть подольше? – спокойно ответил Генрих. – И молодые поближе познакомятся.

Патриция нервно передёрнула плечами.

– Надеюсь, ум невесты не настолько скуден, как их казна, – ворчливо заметила она.

Генрих вскинул на супругу взгляд презрения. В последние месяцы, а тем более последние дни, он не мог смотреть на неё иначе.

– Некоторые женщины обладают золотым сердцем, которое намного ценнее золотой казны.

Прекрасно поняв намёк мужа, Патриция метнула в него из глаз стрелы ненависти.

– Такая драгоценность тускнеет, если её топить в грязи неуважения, – процедила она.

– Об этом следует говорить не мне, а Густову. Ему вступать в брак.

– Я скажу ему. Обязательно. Только сомневаюсь, что ему достанется именно такой самородок. – Патриция демонстративно вышла из-за стола. – Я не буду ужинать. Аппетит пропал.

И развернувшись, обиженная женщина быстро покинула залу. Нет, о мире в этом доме уже можно было и не мечтать. Генрих отодвинул от себя тарелку, его аппетит тоже улетучился. Ссоры с женой уже превратились в каждодневный ритуал. Патриция больше не скрывала ненависти к пасынку и неприязни к мужу, открыто высказывала претензии и обвинения. В ответ на подобные выпады Берхард молчал или просто уходил. Генрих тоже старался говорить спокойно ради своего здоровья, да и не желал он раздувать настоящую войну в семье. Хотя такое поведение ему давалось с определённым трудом, ведь на сторону матери вставал и Густав, и его обвинения оседали в больном сердце отца более тяжёлыми переживаниями.

– Если б тебя не существовало, в Регентропфе царили бы мир и спокойствие, – зло прошипел Густав, испепеляя ненавидящим взором синих глаз сидевшего напротив него Берхарда.

Но Берхард остался равнодушен и холоден к замечанию брата. Он сидел, не шевелясь, словно каменное изваяние. Зато не стерпел Генрих. Он ударил по столу кулаком и гневно воскликнул:

– Хватит, Густав! Берхард есть, он живёт, и он твой брат! Старший брат! И твой покровитель!

– Вот ещё! – вспыхнул Густав.

– Та вражда, на которую мать толкает тебя, бессмысленна и глупа! Вы должны помогать друг другу, а не воевать!

– Меня никто никуда не толкает. – Густав резко вскочил с места. – Я в состоянии и сам осознавать, что происходит вокруг меня. У меня есть свои чувства, и есть свои мнения. И меня обижает, отец, что вы видите во мне послушную безмозглую куклу!

– Но если ты не кукла, так почему не понимаешь, что от ваших отношений зависит мирная и богатая жизнь в Регенплатце, что вы наравне, вместе будете управлять! Ты – на севере, Берхард…

– …На всей остальной территории! – нервно закончил Густав.

Теперь и Берхард не выдержал. Он поднялся с места и гордо расправил плечи.

– Как не совестно тебе делить дом при живом хозяине? – упрекнул он брата. – Да ещё и в присутствии него самого?!

Густав был в ярости. Опёршись на стол, он приблизил искажённое гневом лицо к Берхарду, истинные чувства и эмоции к сводному братцу больше не были запретны.

– Мне не совестно, – прорычал юноша. – На такую речь мне даёт право справедливость! Ты здесь никто. Ты чужой! Ты – бастард. Тебе просто повезло, что отец любил твою мать больше, чем мою, и теперь возвеличивает именно тебя!…

– Молчать!! – приказал Генрих и вновь ударил кулаком по столу, да так, что опрокинулся его кубок, и вино красным кровавым ручьём растеклось меж расставленной посуды. – Замолчите оба немедленно! Если ещё хоть раз я услышу от вас подобные споры и упрёки, я лишу наследства обоих! Отдам Регенплатц Норберту, брату моему. По крайней мере, в отличие от вас, он не допустит здесь войны.

Острая боль полоснула сердце. Генрих сжал рукой грудь и не сдержал тяжёлый слон.

– Отец… – кинулся к нему встревоженный Берхард, но Генрих жестом остановил сына.