Ливень в степи

- Ей, однако, легче теперь, - сказал Абида жене и на другой день уехал: не мог больше усидеть дома, потянуло картежничать. Вечером вернулся с проигрышем, но не стал срывать зло на домашних. Поставил на стол маленький туесок с медом, бросил несколько вяленых рыбин.

- Жаргалме это, - сказал он. - Пускай поест. А то у нас все мясо и мясо, надоело ей. В лавках ни сахару, ни пряников, ничего нет. Даже твердых крупных орехов нету, которые раньше у купцов были.

Неуклюжая, неожиданная забота отца растрогала Жаргалму до слез, она отвернулась к стене и выплакалась потихоньку, чтобы никто не видел.

- Когда же она встанет? - вздохнула мать. - Скучно лежать…

- Пусть поскучает, не беда, - твердо ответил отец. - Нельзя рано вставать, вредно. Набегается еще, успеет.

Так же говорил отец, когда она была маленькой, болела, скучала о подружках. Давно ли это было? Словно ничего не изменилось с тех пор…

На другой день Жаргалма поднялась с постели, надела свой самый теплый, самый легкий халат. Он стал ей широк, пришлось перешить пуговицы. На ноги натянула унты, которые все время лежали под кроватью, собирали пыль. Своя одежда кажется словно чужая… Скорей бы взглянуть на синее небо, на золотое солнце, на сугробы в степи!

Вот, наконец, и чистый воздух. Жаргалма стояла на крыльце, не освоясь еще с этой радостной, праздничной встречей с сияющим, полным восторга миром. Она не очень доверяет своим ослабевшим ногам, боится крыльца, ступенек, с которых недавно упала, держится за дверную ручку. Потихоньку, сначала пробуя ногой каждую ступеньку, стала спускаться. Маленькая была, так же спускалась. У этого крыльца когда-то впервые в жизни измазала землею свои ноги. А потом сколько раз взбегала по этим ступенькам, вносила подойники молока, ступала в нарядных гутулах, шагала босиком! Даже темной ночью никогда не спотыкалась - девушкой на цыпочках возвращалась ночью с ёхора, чтобы не разбудить родителей, доски тогда не скрипели, точно были с нею в тайном сговоре… В улусе Шанаа, когда решила уехать домой, сколько раз благословляла мысленно это крыльцо родительского дома, сделанное из старых досок с сучками, похожими на большие медные монеты. «Здесь я тяжелый грех приняла, - печально подумала Жаргалма. - Упала и разлучила с жизнью старшего брата всех детей, которые у меня когда-нибудь будут. Почему так случилось? Не за камень запнулась, не с лошади на скаку свалилась, упала с крыльца родительского дома. И погубила своего ребенка… Может, и правда во мне скрыто несчастье для людей?»

Мать возилась с телятами, увидела Жаргалму, крикнула, чтобы шла домой. Жаргалма потихоньку пошла туда, где у них сложены дрова. На своем месте сидел Шойроб, царапал тупой пилой все ту же толстую чурку, которую пилил еще летом. С болью в голосе она сказала брату:

- Жалко смотреть на тебя… Тяжелая у нас с тобой жизнь, Шойроб. Лишь бы Очир был удачливый.

Заросший редкой длинной щетиной, Шойроб сделал на лице что-то вроде улыбки. Жаргалма взяла из поленницы несколько мелких полешек, понесла домой.

Дрова, которые впервые принесла после болезни, она положила в огонь, бросила в очаг крошки жира, зажгла перед божницей светильник, сложила перед собою ладони, произнесла с чувством:

- Если я в чем повинна, накажи меня, добрый бог. А сын, ушедший от меня, пусть родится у хороших людей.

«Что мне делать дальше? Можно сесть за шитье, теперь иголку, ножницы уже не грешно брать в руки. Съездить к старику Самбе, отнести ему приношение, ведь он над сыном молитвы читал?…» Собрание, на которое она хотела ехать, прошло. О чем там люди толковали? Зачем было собирать их в одном доме, болтать с утра до вечера? Два сына Басатуя подрались, говорят, на собрании. Ну, если батрак побил своего прежнего хозяина, ладно бы. А то два брата. Жаргалма об этом слышала, когда лежала больная, кто-то из соседей шепотом рассказывал отцу. А может, все это почудилось ей, прибредилось…

Через три дня после того, как Жаргалма встала с постели, Очир свозил ее к старому Самбе, она попросила, чтобы лама молился за ее сына, оставила свое золотое кольцо.

Родители не спрашивали, приедет ли Норбо, будто сами забыли, что у них есть зять. А может, и в самом деле забыли?

Нет, родители все помнили. Как-то поздно вечером, когда отца не было дома, а Очир спал, мать несмело проговорила:

- Этот твой Норбо что теперь делает, где пропадает?

Она не спрашивала, она просто удивлялась, что от Норбо нет ни слуху ни духу.

Что же было с Норбо, почему он не давал о себе знать?