Ливень в степи

Жаргалма сидит в траве, трогает рукой пахучие яркие цветы. Сколько их здесь! Вон толстый, неловкий шмель раскачивается на красном цветке. Цветок согнулся, тяжело ему… Шмель улетел - и цветок выпрямился, ждет, когда на него другой шмель сядет. Жаргалме хочется петь, рождаются слова новой песни: «Яркая, полная звуков, радостная, летняя моя земля…» Вот какая, никем еще не петая песня начинается в ее душе. Она поднимает свой взгляд и видит высокое безоблачное небо, такое яркое, что больно на него смотреть. Подсиним небесным сводом играют две маленькие птички - порхают, подгоняют друг друга, состязаются в быстроте, в ловкости. Ранней весной она видела у берега маленького озерка одинокого, унылого турпана, жалела его. А эти птички парой играют, веселые, беззаботные.

Скоро дорога стала подниматься в гору, конь пошел шагом. Вспомнилась гора Обоото Ундэр, зимнее, уходящее солнце.

Жаргалма запела песню, которую пел Гэрэлтэ с друзьями.

Горные снега растопившие,
Красного солнца лучи удивительны.
Народную жизнь к счастью направивший,
Владимира Ленина ум удивительный.

Кажется, так они пели тогда.

Навстречу спускалась с горы подвода. Уж не Гэрэлтэ ли встречает ее? Нет, не он… У Гэрэлтэ рыжий, низкорослый конь, а телегу везет саврасый. Надо спросить, дома ли Гэрэлтэ.

На телеге сидела женщина.

- Сайн! - приветливо сказала Жаргалма и остановила коня.

- Сайн! - ответила женщина, придерживая своего Саврасого.

- Вы не из Татуура ли будете? Не знаете ли Халзанова Гэрэлтэ.

- Я не из Татуура, но Халзанова знаю. Дома его нет. Позавчера видела. Вон за той горой землю пахал. Чуть не на самой верхушке, на лесной поляне… Может, и сейчас там. Вы родственница будете?

- Родственница я ему! - весело ответила Жаргалма и повернула коня к горе. - Спасибо, хорошо, что встретила вас.

Жаргалма поднялась в гору, перед нею была длинная узкая полоса недавно вспаханной жирной земли. Она густо чернела среди яркой зелени. Пахаря не было видно. Жаргалма громко запела. Это была не песня, а радостный, громкий зов. Она нетерпеливо звала Гэрэлтэ, но кругом было тихо, никто не отзывался. Тяжелая, невыносимая тишина стояла вокруг. Из-под самых ног Саврасого вдруг с трудом поднялись в воздух две темные разжиревшие птицы, лениво, шумно захлопали крыльями. Одна была красноголовая, будто в бурятской шапке с красной кистью… Жаргалма испугалась, вздрогнула. И опять стало тихо, только Саврасый похрустывал жесткой травой. Жаргалма запела, голос ее звучал тревожно.

Она хотела повернуть коня обратно, но вдруг вдали, на том конце вспаханной полосы, что-то ослепительно блеснуло, засветилось, как белое сверкающее пламя. Белый костер нетерпеливо звал, манил к себе… Что там светится таким нестерпимым сиянием? Жаргалма догадалась, что это блестит на солнце отточенное лезвие плуга. Она поскакала туда.

Плуг был двуконный, покрытый красной облупившейся краской. Он словно прилег набок отдохнуть от усталости… Возле лежали хомуты, седелка, моток веревки.

Жаргалма слезла с коня, сняла поклажу, седло, положила в тень, привязала коня. Пошла к плугу, увидела на оглобле буквы, вырезанные острым ножом. Она стала складывать их в слова. Получилось: «Красный плуг - богатырское оружие светлого коммунизма. Гэрэлтэ Халзанов. Июль 1923 года». Буквы были недавно вырезаны, даже не загрязнились.