Ливень в степи

Она вырвалась, хлопнула дверью. Норбо постоял в смущении. Пошел за очаг, сел. «Надо запрягать коня, ехать… Зачем было приезжать? Отец и мать хорошо приняли, мяса наварили, сливки к чаю поставили, а она… никуда не денется, поломается и поедет. Покорится, - успокаивал себя Норбо. Он подбросил в потемневший очаг несколько поленьев. На столике стояло остывшее мясо, стал быстро отрезать куски, торопливо жевать: - Сварили не для того, чтобы только глядеть на него. Поем досыта…»

Когда подоили коров, мать пошла домой, Жаргалма еще немного задержалась. Подошла к двери, услышала нудные, серые слова, которые говорили друг другу Норбо и родители:

- Нынче дожди обильные выпадали, однако, хороший год будет.

- Да, трава густая, высокая.

Ни отец, ни мать ничего не сказали ему в осуждение, не потребовали ответа, почему отправил Жаргалму одну, почему не приезжал целый год, не принял, когда приехала обратно. Даже обогреться не впустил, обидел, оскорбил, довел до того, что погубить себя решила. Нет, родители об этом не сказали, тянут пустую, ненужную болтовню.

- Не подогреть ли вам мясо, зять? - спрашивает Мэдэгма, наливая в чашку Норбо теплой араки - молочной водки.

- Нет, нет… - отказывается Норбо. - Холодное мясо даже лучше.

Норбо допил из медного чайника последнюю чашку водки, обглодал последнюю лакомую косточку. Мать Жаргалмы подмела пол, постелила рядом два самых лучших, самых мягких белых войлока, положила пухлые подушки, широкое одеяло из легкой овчины с синим шелковым верхом, с подкладкой.

У Жаргалмы все закипело в груди: «Почему мать делает так? Мое дело, где спать. Не лягу с Норбо». Не дожидаясь, когда улягутся другие, она постелила себе с другой стороны очага узкий войлок, положила под голову дыгыл и легла не раздеваясь.

Мать обеспокоенно спросила:

- Ты почему здесь легла?

Отец зло проговорил:

- Дурь свою показывает.

Жаргалма смолчала. Норбо тоже ничего не сказал - жевал мясо, шумно тянул из чашки жирный суп.

Когда утром все уселись за ранним чаем, отец сурово сказал Жаргалме:

- Муж приехал за тобой. Собери чего надо. С ним поедешь.

- Я не поеду, - спокойно ответила Жаргалма.

- Поедешь, - сдерживая себя, усмехнулся отец. - Бывает, муж и жена даже подерутся, а потом опять ничего, хорошо живут, дети появятся, совсем ладно будет.

- Пусть сама решает, как делать, - вяло проговорил Норбо.

- Мы ее привезем к вам через пару дней, - закивала головой мать Жаргалмы.

Жаргалма сидит, слушает, как родители решают ее судьбу. Новые чувства поднимаются у нее в душе: «Вот как они разговаривают… Будто продали кому-то теленка, а он убежал и опять пасется в своем стаде. Этот Норбо пришел за теленком, веревку за собой приволок. Как они смеют!… Точно новые законы Советской власти не для них написаны. Гэрэлтэ услышал, он им показал бы. Родители перед Норбо крутятся, как виноватые…» Вообще, если бы отец и мать стали ругать Норбо, она заступилась бы за него, может быть, и поехала бы с ним. А родители сидят понуро, боятся лишнее слово сказать. Норбо важничает, точно он один такой хороший и красивый во всей степи. Домой поедет - песенку в дороге станет мурлыкать… Жаргалма твердо решила не ехать - пусть еще подождет, впереди еще много белых дней, подаренных людям добрыми богами. Вот и пусть ждет.

Она пьет чай, молча подливает в чашку Норбо. Зачем ему поставили такую маленькую чашку? Надо было поставить большую, глубокую - реже пришлось бы наливать…

- В ваших местах скоро начнут косить? - спросил у Норбо отец Жаргалмы.

- Кое-где скоро, кое-где не скоро еще. - Норбо кажется, что родители задерживают Жаргалму, чтобы она помогла им управиться с покосом. Могут на целый месяц задержать, что с них возьмешь… Он спросил:

- Жаргалма, может, сейчас поедем? Как думаешь? Жаргалма не ответила, словно не расслышала вопроса. Отец, чтобы загладить неловкость, примирительно сказал:

- Не торопи ее, зять, у нее не все приготовлено. Приедет, дорогу знает. Скажи, как Ханда-сватья живет? Жаргалма спрашивала, наверно…

- Она со мной разговаривать не хочет…

Жаргалма поставила чашку, вышла из летника. Следом за ней вышла мать, взяла ее за плечо, зашептала:

- Иди переоденься… Лучшую одежду надень… Ты не каких-то голодранцев дочь. Серьги надень, кольцо…

Ящик с нарядами Жаргалмы недавно перенесли в амбар. Она пошла, надела кольцо, серьги. Постояла в задумчивости, примерила шелковый праздничный тэрлик, положила его на место, решительно переоделась в старый, короткий, вымазанный арсой халат и пошла в летник. Норбо посмотрел на нее, не узнал… Жаргалма расхохоталась. Всем стало неловко…

- Ты чего так вырядилась? - жалобно спросила мать.

Отец с испугом посмотрел на зятя, проговорил, словно попросил прощения:

- Нынче во всем большие перемены… Времена такие стали. Даже девки с ума посходили.

Жаргалме вдруг стало грустно, она едва сдержалась, чтобы не заплакать.

Норбо засобирался домой. Ему сварили мясо, положили в туесок масла.

- Больше ничего нет… Готового нет, чтобы вам в тулун положить, зять, - проговорила мать.

- Хватит, - милостиво сказал Норбо. - Теперь не старое время, раньше всего много было.