Ливиец

Мы причалили к берегу, набросили канаты на сваи и сошли на твердую землю. Относительно твердую, ибо между берегом и лагерем лежала заболоченная низина. Пер-Рамесс, как и другие озера и протоки Дельты, не был постоянной величиной; в зависимости от уровня нильских вод в период половодья этот бассейн то разливался широко, то отступал от возвышенностей с усадьбами знати и крестьянскими хижинами, а в сезон засухи вообще превращался в мутную лужу, отрезанную от нильского рукава. В засуху никакой возможности добраться сюда на кораблях не имелось, и любой поход был затруднен – пришлось бы месить грязь на дорогах или глотать пыль под жарким солнцем и переправляться через все водные потоки, какие попадутся на пути. По прежним своим погружениям я неплохо знал Дельту (насколько можно узнать столь переменчивый ландшафт), и помнилось мне, что Танис, град фараона, лежит на востоке, по другую сторону озера, а Мендес – километрах в двадцати к северу, за невысокими холмами, пастбищами и пальмовыми рощами. Расстояние как раз такое, какое нетрудно преодолеть за один дневной переход, но торопиться с атакой явно не стоило: во-первых, воинство кормилось на чужой земле, а во-вторых, бойцы, отшагавшие двадцать километров, больше устанут, чем те, что сидят на месте.

Нас встречала половина лагеря – все, кто не спал, не ел и не пил. Князья отличались от простых воинов накидками из леопардовых и львиных шкур, нагрудными пластинами, украшенными чеканкой, шлемами с перьями и оружием, отделанным серебром и бирюзой. Кажется, они принарядились по торжественному случаю, дабы оказать мне честь; было их десятка два – яркое пятно в центре толпы босых полуголых воинов. Пекрур оказался невысоким, тощим и жилистым мужчиной за пятьдесят, с властным лицом, изрезанным морщинами; атлетически сложенный кузен Петхонс из Песопта был примерно моего возраста, а Улхени из Медума – совсем мальчишкой, еще не достигшим двадцатилетия. Остальные предводители, с которыми, надо думать, я тоже состоял в отдаленном родстве, держались на шаг позади этой троицы. Темные или светлые глаза и волосы, кожа посветлей или посмуглей, в зависимости от примеси египетской крови, но физиономии у всех свирепые, а тела мускулистые, покрытые шрамами. Еще не измельчала разбойничья порода, подумал я и бросился в объятия Пекрура.

– Пемалхим! Сын мой Пема! Ты здесь, хвала Амону! – Его сухие руки были неожиданно сильными. – Сегодня вечером мы будем пировать… – Он бросил цепкий взгляд на моих воинов и с удивлением сказал: – Корабль твой велик, но бойцов ты привел не много, клянусь полями Иалу! Что-то случилось?

– В двух днях пути отсюда мы повстречались с Асушей, сыном Урдманы, – сказал я и покосился на бурдюк в руках Иуалата.

– С Асушей! – кузен Петхонс, почти такой же рослый, как я сам, придвинулся ближе. – С Асушей, чтоб его печень протухла! И что же, брат? Где он теперь?

– В том бурдюке. Все, что от него осталось. Прочее, вместе с печенкой, уже сожрали рыбы.

Иуалат поднял бурдюк, потряс им над головой, и князья, а за ними и простые воины, взволнованно загудели. «Пемалхим, – слышалось мне, – Пемалхим, страж Гелиополя… бесстрашный, могучий… потомок Инара… Пема взял первую кровь…»

Петхонс гулко стукнул кулаком в могучую грудь, юный Улхени уставился на меня с восхищением, трое или четверо других родичей протянули руки, чтобы прикоснуться ко мне и взять частицу силы и удачи. Но были и такие, в чьих глазах мелькнула зависть.

– Ты великий воин, Пемалхим! Лев среди людей, подобный самому Инару-прародителю! О таких, как ты, говорят: он крепче камня, горячей огня, быстрее ветра! – торжественно провозгласил Пекрур. – Поведай нам, большой ли был отряд у Асуши? И всех ли вы прикончили?

– Всех. Они были так уверены в победе, что отправили гонцов к Урдмане, но одолеть нас так и не смогли. Мы убили всех! Я не пересчитывал врагов, но думаю, что сын Урдманы привел с полсотни человек. Может быть, шесть десятков.

– Целая дружина! – раздался чей-то громкий голос.

– И теперь они мертвы…

– Жрут речной песок…

– Остались без погребения, дети гиены…

– Крокодилы растерзали их…

– Боги наказали за святотатство…

– Сын Урдманы мертв…

– Урдмана! Поедатель дерьма, носящий клок на темени!

Последний выкрик удивил меня – «пожирателями кала» и «носящими клок» обзывали кушитов-эфиопов, меню и прически которых были весьма своеобразными. Впрочем, в жилах Урдманы могла течь и эфиопская кровь – ведь не прошло еще и двух десятилетий, как ассирийцы сокрушили пришельцев с юга.

Снова крепкие ладони на моих плечах и голос Пекрура:

– Ставь свой шатер рядом с моим, Пемалхим. Пусть твои воины поедят и отдохнут, а когда глаз Ра скроется от нас, мы будем жарить мясо быков и баранов Урдманы и пить в твою честь вино с его виноградников. Хей!

– Хей! – дружно выдохнула толпа, и люди стали расходиться.