Ливиец

«Это было впечатляюще, – прошелестел бесплотный голос Павла. – Но стоило ли убивать мерзавца? И второго, который звался Усушени?»

«Нельзя ответить «да» или «нет», – отозвался я, вытягиваясь на ложе. – От моего желания мало что зависело. События диктовались принятой здесь традицией».

«Пусть так, – заметил он после паузы. – Но разве твое появление не стало вмешательством в историю? Ты вернул к жизни одного человека и уничтожил двух других… Разве это не изменит ход событий?»

– Что случилось, то случилось, – вслух промолвил я.

«Я знаком с формулировкой парадокса Ольгерда, но никогда его не понимал, – признался Павел. – Не понимал, как сопрягаются детерминизм и свобода воли. То есть в какие-то моменты в прошлом мне было ясно, в чем тут штука, что историю не изменишь, и все свершившееся в ней происходит с неизбежностью, но вот сейчас, именно сейчас…» – он вдруг умолк, будто испугавшись своей оговорки.

Странно, подумал я. Неужели прошлое и настоящее чем-то различаются для него в смысле понимания той или иной концепции? Значит ли это, что в прошлом Павел был умнее или мыслил более широко? Парадокс Ольгерда и в самом деле кажется загадочным, если разделять свободу воли и обусловленную ходом событий причинность. Но это слитное понятие, той же дуальной природы, что корпускулярно-волновые свойства электрона и материи в целом. При одних условиях электрон будто бы частица, при других – будто бы волна, способная дифрагировать, но это один и тот же объект, и свойства его неразделимы. Волна-частица… Так же и волеизъявление-детерминизм… Я мог бы выбрать не Сифакса, а женщину или любого из умерших детей, и это значило бы, что выбранный носитель не погиб, а занял свое место в истории, прожил жизнь, долгую или короткую, и сотворил в ней то, что сотворил. Но я избрал Сифакса, руководствуясь собственной волей и обстоятельствами, и Сифакс, став Гибли, сделал и сделает то, что велено судьбой.

Старейшины явились к вечеру. Их было четверо; крепкие мужи под пятьдесят, волосы уложены в косы, в повязках – три пера, на запястьях – бронзовые браслеты. Я не помнил их имен, но знал обычай: имя упоминают редко, дабы оно не привлекло внимания демонов. Среди них был мой друг со шрамом от стрелы, а трое остальных различались видом и одеянием: рыжий, как Иуалат из прошлой мниможизни, человек в плаще из шкуры зебры, и другой, с ожерельем из лазуритового камня. Они уселись в тени хижины на пятках и, когда я вышел к ним, хлопнули левой ладонью о правое предплечье.

Я опустился на землю перед ними и отстрелил ловушки. Четыре раза «Каэнкем»… Потом сказал:

– Скоро вам будет нужен новый предводитель. Подумайте, кто им станет.

Человек со шрамом вздрогнул.

– Во имя Семерых! Ты…

– Нет, я не собираюсь умирать! – Улыбка, мелькнувшая на моих губах, успокоила его. – Но я теперь не Сифакс, а Гибли, и клан Леопарда – не мой клан. Поэтому скоро я уйду. Отправлюсь на запад, чтобы найти свое племя.

Рыжий – видимо, колдун – воздел руки с растопыренными пальцами, забормотал вполголоса заклятия. Они повелевали теен и кажжа, утт и чиес, сат и илакка не чинить мне препятствий на долгом пути, убраться с дороги странника, залезть подальше в скалы, пески и пещеры и сдохнуть там в собственных испражнениях. Покончив с демонами и призвав милость Семерых, колдун промолвил:

– Ты правильно решил, ибо каждый человек должен жить со своим народом, в своем гачире, где зарыты кости предков и черепа побежденных врагов. Но, может, твой гачир тут? Может, ты уже не Гибли? Может, если я дам тебе питье из семян гах, ты уснешь Гибли, а проснешься Сифаксом?

Рыжий колдун явно и оскорбительно намекал, что у меня не все дома. Ну что ж! Я вытянул руку, которую утром рассек кинжал Кайтассы – рана уже зарубцевалась, и только розовый шрам тянулся от основания мизинца к большому пальцу.

– Ты хочешь вылечить меня? А так у тебя получится? Чтобы на восходе были кровь и боль, а на закате – шрам? Нет, не выйдет, – констатировал я, когда он, пораженный, откинулся на пятки. – Не выйдет, потому что сила твоя – ничто в сравнении с силой Гибли! И ты собираешься поучать меня? Может, – передразнил я колдуна, – превратить тебя в ящерицу и скормить стервятникам? А может, просто вышибить мозги?

Я потянулся к тяжелой дубинке, но человек с ожерельем сделал примирительный жест:

– Пощади его, Гибли, не тронь! Он говорит с демонами, а это вредно для здравого ума.

– Один старый дурак хуже трех молодых, – поддержал воин в плаще из шкуры зебры и склонил голову. – Не гневайся, Ветер Смерти! Мы помним, кто ты такой. Помним!

Теперь они глядели на меня, как египтянин Инхапи в прошлой мниможизни, с тем же ужасом и восторгом, что сияли на его лице, когда он сказал: «Хочу стать послушным твоему зову, есть из твоих рук, носить за тобой меч, опахало и табурет, быть спутником твоим и унаследовать песчинку твоего могущества…» Но в этот раз мне не были нужны ни спутники, ни наследники.