Ливиец

Мои ресницы дрогнули, затем я раскрыл глаза и сделал глубокий вдох. Я находился в хижине, в одном из оазисов, где обитало племя Песчаных Кошек; был полдень, и яркие солнечные лучи озаряли лицо смотревшей на меня женщины. Она казалась не слишком красивой: увядшая кожа (хотя ей вряд ли было больше тридцати), ссохшиеся губы, морщины у рта, длинные космы волос, потемневших от пыли и щекотавших мне шею. Зато глаза сияли! В этих зеленых ливийских глазах светились все те же любовь и преданность, которые я видел в глазах Октавии, а до того – у Коры, моей возлюбленной, покинувшей меня, но не забытой. Поистине, нет чуда большего, чем женская любовь! Она всегда прекрасна, в каком бы ни приходила обличье – любви ли матери, дочери или подруги.

Я сделал второй вдох, пробормотал: «Хочу есть», – и осторожно пошевелил руками, ощупывая свое тело; запахи болезни, грязи и фекалий щекотали мои ноздри. Женщина вскочила, задев макушкой шест, поддерживающий шкуры. Рот ее раскрылся в безмолвном крике, затем потоком полились слова:

– Мой сын!.. Мой Масинисса!.. Хвала Семерым, изгнавшим демонов! Мой сын опять поднимется на ноги! Он пойдет в пустыню и принесет мне мясо жирафа и антилопы! Он сядет у моего очага и будет есть из моих рук! Вождь поведет его в набег на Леопардов, Гиен и Львов! Он пригонит стадо коз и столько ослов, что их не перечтешь на пальцах! Он возьмет себе трех женщин и украсит волосы тремя перьями! – На мгновение она задохнулась, перечисляя мои грядущие подвиги, но тут же, став на пороге хижины, завопила вновь: – Отец Масиниссы! Где ты, отец Масиниссы? Наш сын ожил! Духи, терзавшие его живот, ушли! Он просит есть!

Я уже сидел, когда, оттолкнув ее, в жилище ворвался мужчина и стиснул мое плечо сильными пальцами. Пахло от него не лучше, чем от меня, но это были привычные запахи пота, кожи, прогоревших углей и козьего помета. Секунду он всматривался в мои глаза, потом громыхнул басом:

– Черви! Презренные черви те, кто поносил мое семя! Сын мой жив, и семя крепко!

– Есть… – прохрипел я. – Есть и пить…

– Фарра! – рявкнул мужчина. – Закрой рот! Твои вопли вздымают песок выше деревьев! Где в этом доме еда? Где мясо, просо и финики? Где козий сыр и молоко? Мой сын голоден!

Меня накормили, и я уснул. КФОР по-прежнему трудился над моей отощавшей плотью, перерабатывал белки, жиры и углеводы, восстанавливал клеточный баланс, добивал инфекцию. Второй раз я проснулся ночью и, ощутив прилив сил, покинул хижину. Это селение было совсем небольшим: два десятка хижин по периметру круглой вытоптанной площадки, в центре – колодец, обложенный камнем, позади жилищ – загоны, редкий частокол из пальм и темная степь, откуда тянуло запахом травы. Направившись к колодцу, я смыл с себя нечистоты, потом несколько раз присел, подпрыгивая на подъеме в воздух. Силы вернулись ко мне; юное тело, сухощавое, мускулистое, было послушным и гибким. То, что надо для дальней дороги.

«Уйдешь от них, Андрюша?» – спросил Павел.

«Уйду», – вздохнул я.

«Жаль! Их жаль, мать, отца – обрели сына, чтобы потерять его, – уточнил он и с непонятной мне тоской добавил: – Когда-то у меня тоже… тоже…»

«Тоже что?»

Павел помолчал, будто обдумывая, как сформулировать следующую мысль, и произнес:

«Когда-то у меня тоже был сын. Сын, жена, дом, работа… И все это я покинул. По своей воле, но в силу неодолимых обстоятельств».

«У тебя была подруга? – не понял я. – И ребенок, которого вы вместе растили?»

«Подруга тоже была… потом, когда я потерял жену, потерял навсегда. – Мысли Павла сочились горечью. – Но сын… Понимаешь, он не был ребенком, взятым на воспитание, как делают теперь, его выносила и родила моя жена. В те времена говорили: от моей плоти и крови…»

«В какие времена?» – с сочувствием спросил я, но он не захотел поведать большего.

Я ушел через четыре дня, сказав Фарре и Уитлоку, отцу Масиниссы, что отправляюсь в степь охотиться. Отец и двое мужчин хотели отправиться со мной – в окрестностях было небезопасно, здесь появился львиный прайд –«лев, три львицы и пара годовалых котят. Но я заверил их, что рисковать не стану, пойду в другую сторону, на север, а не на юго-запад, как собирался на самом деле. Ушел на север, потом обогнул оазис по широкой дуге, шагал весь день, отстреливая ловушки Принца в быков, жирафов и слонов, и на вечерней заре встретился с голодным прайдом. Тут бы мне и конец, если бы не новый фокус Павла.