Ливия, или Погребенная заживо

…Все-таки предрассветная усталость была приятной, когда он спешил домой по безлюдным улицам, теперь свободным даже от лунного света и теней. Только время не исчезало, но эту сочившуюся сукровицей бессонницы рану скоро залечит дневной свет. Сначала надо немного отдохнуть. Он залез в постель и заснул, но перед тем как окончательно забыться, представил, как спят его друзья. Засунувший голову под подушку Блэнфорд метался во сне. Сэм храпел, Констанс что-то не было видно. Где-то по соседству почивал принц, прикрывший лицо муслиновым платком, чтобы защититься от моли — он смертельно боялся, что она съест его, как старый гобелен. Еще он завернул вставной зуб в серебряную бумажку, чтобы случайно не проглотить его во сне. Рядом с зубом лежало Священное Писание в великолепном переплете из слоновой кости. Наверху, в одной из комнаток «Балморала» Макс то засыпал, то просыпался, ему казалось, что он лежит в старом шкафу, пропахшем дохлыми мышами. Этот бедняга предпочитал гамак в саду, хоть и был «личным секретарем». Лорд Гален безмятежно раскинулся на огромной кровати. На нем была ночная сорочка с гофрированными белыми манжетами, купленная в магазине «Мэннерингз». На груди вышита его монограмма. Он спал с открытым ртом и время от времени храпел: на вдохе раскатистое «кронк» — на выдохе чуть свистящее «пуфф». Это «пуфф» заставило Феликса вспомнить слова принца: «Он такой наивный человек, что сразу одолевает желание его надуть». Так значит все-таки война.

Раньше — хлеб и зрелища,

Нынче мор и кладбища.

Где он это вычитал?

Блэнфорд действительно уже спал, однако от всяких треволнений поднялся очень рано, другие еще и не думали просыпаться. Он на цыпочках отправился в кухню варить себе кофе. Потом вернулся в постель. Уютно устроившись, он потягивал кофе, в полудреме отправившись (совсем как Феликс), навещать своих друзей, пока они спят, — чтобы лучше понять их. Знал ли он, что они чувствуют или дерзко посмел вообразить их эмоции (обычное проявление писательской болезни)? Он и сам не смог бы ответить точно. Однако ему было совершенно ясно, что девушка, спавшая в благодарных объятиях Сэма, уже обогнала их всех в познании таких феноменов, о которых они еще и не думали. Что же касается Сэма, все еще пьяного от меда первых поцелуев, тут ничего не нужно было угадывать: скорое расставание и смерть. Скорое — количественная характеристика… Блэнфорду вдруг пришло в голову, что он сам тоже умирает, медленно и неотвратимо. Естественно, это может длиться еще долго, однако процесс остановить невозможно. Большинство людей предпочитает об этом не думать, не желает смотреть правде в глаза. А он чувствовал себя победителем, дремлющим в коконе тишины. Понимание истины было безусловной победой, причем оно не имело ничего общего с войной, с желанием себя успокоить. Оно пришло бы в любом случае, хотя бы благодаря дружбе с Констанс, которая была взрослее и мудрее, однако ему было трудно объяснить, в чем именно это выражалось.

Даже понятие смерти таит в себе скрытый оптимизм, ибо она — вполне управляема! Весь этот окутывающий ее фимиам непостижимости и таинственности мигом рассеялся, когда Констанс в одной из бесед сказала:

— Ты, наверное, подумаешь, что я ненормальная, но я скажу: чуть ли не с раннего детства я поставила перед собой цель. Я пыталась хотеть только того, что доступно, и без сожалений расставаться со всем остальным. Тогда я стала как бы на равных со смертью, потому что поняла: ее нет. У меня появилось чувство, будто я принимаю участие исключительно в неизбежном. Это было счастьем. Я стала воспринимать свою жизнь как некую восхитительную интермедию. И еще я чувствовала, что нехорошо в моем возрасте так много знать…

Не описать, как тогда ее слова подействовали на Сэма. Он онемел. Он как будто понял, что она хотела сказать, однако до конца осмыслить ее слова все же не мог. Позднее, много позднее, она уже сможет кое-что прибавить к этому в письме, адресованном Блэнфорду: «Чрезмерное стремление к праведности очень опасно, этого самоистязания нельзя допускать. Мне было мало просто личности, мне надо было узнать все изгибы отклонений, всю правду — какой бы удручающей она ни была! Я вела себя, как алхимик, сама того не понимая. Идиотка!»

Вот так, они спали и не ведали того, что их сны были моделями будущих поступков. Блэнфорд тоже заснул, и как раз в это мгновение Сэм решил разбудить его.

— Нечего зря терять время, — сказал он. — Последние дни бесценны. Ваша лошадь, сударь!

В одном сборнике старых афоризмов Блэнфорд обнаружил любопытное изречение: «Ничего не стоит прекрасная смерть. Чем она незаметнее, тем дороже». Это Монтень? Бог его знает.

Глава девятая Кутеж