Ливонская партия (СИ)

Зарядные картузы ведь никто из местных не применял. Из-за чего требовалось после каждого выстрела тщательно банить канал ствола, чтобы погасить всякие тлеющие останки. Потом отмерить с помощью совочков и мерных емкостей заряд пороха. Засыпать его в ствол. Пропихнуть до казенной части и там утрамбовать. Ну, насколько это при таком заряжании вообще возможно. Дальше забить пыж. Потом ядро. Насыпать затравочного пороха в запальное отверстие. Навестись. И выстрелить.

В принципе — не долго. На словах. Но на деле получалось, что бомбарды стреляли хорошо если раз в пару часов. А кулеврины и серпентины раз в двадцать — тридцать минут. И это было еще хорошо. Более-менее со скорострельностью как-то шли дела только у совсем малых орудий да гаковниц, но и там — чаще чем раз в три-пять минут все одно не получалось.

Впрочем, у ручного огнестрельного оружия в те годы тоже со скорострельностью все было очень плохо по тем же причинам. Знаменитая берендейка — это саксонское изобретение конца XVI века. По сути — просто небольшие деревянные пеналы с плотной крышечкой, которые содержали отмеренный запас пороха ровно на один выстрел. Их вывешивали на кожаном ремне, перекидываемом через плечо. И это было прорывом. С этими берендейками скорострельность и мушкетеров, и аркебузиров резко пошла в гору, достигнув более-менее стабильных двух выстрелов в минуту. А у отдельных гениев так и вообще — до трех. Ранее же… слезы были ранее. В минуту разок удастся пальнуть — уже счастье, причем великое. Это из аркебузы, а с мушкета и того дольше.

Ситуация усугублялась еще и боеприпасами. То есть, тем, чем стреляли.

В плане ручного стрелкового оружия все было просто — классических пулилеек в XV веке еще не имелось. Поэтому извращались как могли. Кто-то капал раскаленным свинцом в воду, в надежде получить «шарик» плюс-минус подходящих размеров и геометрии[2]. Кто-то рубил пруток свинца на куски и пытался его оковывать. И так далее, и тому подобное. Из-за чего пуля летела куда-то туда. Причем активно применялся разного рода паллиатив вроде глиняных пуль[3].

По орудиям ситуация интереснее.

Применялись свинцовые, железные и каменные ядра. Не чугунные, а именно железные, которые получали поковкой. Чугунного литья до XVI века не то, что на Руси, но и вообще в Европе практически не употребляли. А даже где и использовали, то ограниченно из-за очень низкого качества чугуна, получаемого в штукофенах — наиболее прогрессивных печах для восстановления руды для Европы тех лет. Да и мало там этого чугуна выходила — едва с десять процентов. А блауофены начали строить только во второй половине XV века и распространение их шло ОЧЕНЬ неспешно, ибо не знали, что делать и как поступать с возросшим объемом получаемого чугуна.

Вот в XVI веке, в рамках решения этой «чугунной» проблемы и начали его отливать, разработав для того подходящую технологию. Сначала, понятно, в горнах расплавляли, а с первой трети XVIII века в первых вагранках[4]. Впрочем, к этим годам это не относиться. С чугуном еще не знали, что делать, да и мало его было. Так что ядра ковали из железа.

Свинцовые ядра применяли только для длинноствольной малокалиберной артиллерии. Железные — для кулеврин и серпентин, то есть, длинноствольной среднекалиберной. А каменные шли во все остальные «стволы». Причем все эти снаряды получались очень приблизительной геометрии, требуя изрядных зазоров на стволе. Отчего выходило не только редко стрелять да слабо, но и опять-таки — в ту степь.

Это Иоанн применил в своем огнестрельном оружии массу технических и организационных решений из более поздних эпох. Из-за чего его «стволы» и легче получались, и стреляли дальше при схожих параметрах, и точнее, и чаще. Существенно чаще!

Но сюда, под Нарву, пришла не артиллерия короля Руси. Здесь ныне стояла вполне обычная для третей трети XV века европейская артиллерия. И она больше шумела, чем вредила. Тем более, что ее огонь был направлен на разрушение массивного земляного вала. Весьма и весьма затруднительной задачи для нее.

Вот Устин сын Первуши и наблюдал за этим копошением неприятеля. Которую седмицу долбят из всех стволов. Редко и неточно. Пару раз попали в, с трудом отремонтированную, каменную стену за валом. Едва не обрушили ее вновь. Но обошлось. И удалось ее после поправить. Валу же, казалось, было плевать. Он охотно впитывал в себя ядра любого калибра, совершенно не шатаясь…

Устин потянулся. Зевнул. И хотел было уже уйти со стены, ибо ничего нового с нее увидеть не удалось. Как от лагеря неприятеля потянулись люди. Много людей. И все с лестницами да фашинами.

— Приступ! — истошно заорал сын Первуши. — На приступ пошли!

И все в крепости пришло в движение.

Аркебузиры бросились на каменную стену и взяли свои «стволы» наизготовку. Эту стену восстанавливали не просто так. Ведь вал специально сооружали на таком удалении, чтобы стрелки могли со стен вести обстрел штурмующих через головы своих защитников.