Ливонский поход Ивана Грозного. 1570–1582

На это Баторий ответил требованием, чтобы Иоанн вывел свои войска из Ливонии и уступил ее ему, Баторию, как его законную собственность; тогда можно будет начинать переговоры о мире, а о каких условиях может идти речь во время этих переговоров, король намекал предъявлением притязаний на Великий Новгород и Псков, землю смоленскую и северскую, Великие Луки и иные пригороды, построенные в волостях полоцких и витебских[504].

Узнав о движении Батория к Великим Лукам, Иоанн поспешил выслать, спустя три дня после вышеотмеченной грамоты, новую, в которой просил короля подождать послов в течение трех-четырех дней, так как послы находятся уже близко к местопребыванию короля[505]. Но и эта грамота успеха не имела: Баторий продолжал сомневаться в искренности заявлений Иоанна[506] и похода своего не приостановил.

Армия Батория двигалась двумя отдельными отрядами: одним командовал сам король, другим — Замойский. Между этими частями не было совершенно сообщений, да они не были и возможны, так как войска были отделены друг от друга непроходимыми лесами и болотами. Это разделение сил врага являлось обстоятельством весьма благоприятным для Иоанна, но он не умел им воспользоваться: царь держал свои военные силы далеко от места борьбы[507]. Вместо решительных действий он продолжал дипломатическую переписку, бесполезности которой, ввиду заявлений и образа действия Батория, он не мог не замечать. В новой грамоте к королю он так оправдывал медленность в движении своих послов: ехать им спешно невозможно, так как королевские люди ограбили посланца, который приехал в Оршу известить, что послы скоро прибудут[508]. На это обвинение в грабеже Баторий ответил тоже обвинением, но уже обвинением самого Иоанна в насилии, произведенном над провожатым, который сопровождал московского гонца Григория Нащокина: на границе московские люди схватили королевского провожатого, отвели его в Москву и представили царю, который приказал пленника подвергнуть пыткам, желая выведать от него какие-то известия[509].

Эта бесцельная дипломатическая переписка свидетельствует, что Иоанн совершенно растерялся: на него напал страх, которому он, как человек психически больной, часто подвергался. У нас есть известие, что он в это время потерял доверие к своим подданным. Очевидно, его расстроенное воображение охватили тогда, как это часто с ним случалось, навязчивые представления и том, что он окружен со всех сторон изменой. Чтоб рассеять мучительный страх и увериться в преданности своих подданных, он прибегнул к обычному для него средству. Призвав к себе митрополита и иное духовенство, он публично стал каяться в грехах, просил прощения и обещал быть впредь милостивым. Все, конечно, заявили, что прощают своему царю и присягают ему оставаться всегда верными[510].

Но и после этого Иоанн не обнаружил большей решительности в своих отношениях к Баторию. Царь не перестал рассчитывать на успех своей дипломатии, причем он проявил, надо сказать, большое искусство. Иоанну были небезызвестны проекты союзов, составлявшиеся императорами и папами против Турок. Поэтому он решил вопреки своей обычной политике примкнуть к такому союзу, лишь бы только заручиться поддержкою империи в борьбе его с победоносным польским королем. В Рим Иоанн задумал обратиться потому, что папа, как царю было известно, являлся главным деятелем по составлению проектов нового крестового похода на мусульман.

Еще в марте 1580 года был послан в Вену предложить союз против Турок гонец Афанасий Резанов[511], а в конце августа — Истома Шевригин. Царь объяснял причины войны с Баторием таким образом. В соглашении с Рудольфовым отцом Максимилианом он старался возвести на польский престол Рудольфова брата Эрнеста. В отмщение за это Баторий, ставленник турецкого султана, и начал с ним, Иоанном, войну в союзе со своим сюзереном, турецким султаном. Идет борьба христианства с мусульманством, разливается кровь христианская и высится мусульманская рука. Ввиду этого Иоанн предлагал императору утвердить с ним докончание и братскую любовь и действовать вместе против общих врагов, чтоб «Стефан король таких дел впредь не делал и на крестьянское кроворазлитие не стоял и с бесерменскими государи не складывался на крестьянство». Царь надеялся привлечь к этому союзу всех князей Германской империи и папу. Поэтому Истома Шевригин из Вены должен был ехать в Рим к папе[512].