Ливонское наследие

— Следовательно, Ревель и Рига, вели посредническую торговлю с Московским царством, и на этом имели свой жирный кусок, — резюмировал Магнус, и сделал вывод. — С началом войны доходы последнего города несколько упали, потому что теперь все сделки пошли не напрямую с московитами, а литовские города. А вот Ревель сильно пострадал — ибо все торги прекратились, посреднические услуги стали не нужны, и доход резко сократился. А русские перестали поставлять сырье, из которого городские цеха изготовляли свои товары. Потому продать в ганзейские города ратманам и бюргерам или нечего, либо по таким заоблачным ценам, что товары там не возьмут в силу их чрезвычайной дороговизны.

— Именно так и обстоит дело, — Карстен Роде посмотрел на Магнуса с нескрываемым уважением. Не ожидал датчанин от молодого датского принца детального анализа. А тот быстро разобрался в сложившейся ситуации, и сделал определенные выводы.

— И как Любек на войну отреагировал?!

— Когда в Ревеле торговля приостановилась, любчане решили торговать с московитами напрямую — у них ведь никакой вражды нет. И стали целыми толпами плавать в Нарву с прошлого года, нарушив тем самым соглашение между ганзейскими городами. А за ними потянулись гамбургские, данцигские и другие купцы — здешний магистрат стал терпеть страшные убытки, и чрезвычайно рассердился. Так что былая дружба между Ревелем и Любеком напрочь порушена — во всех бедах обвиняют последних. Но это полбеды для них — за любечанами пришли английские, голландские и других стран купцы, даже испанские суда появились. С русским царем торговать выгодно, семь лет тому назад англичанин Чандлер, как ныне точно известно, где-то на севере достиг города…

Карстен Роде остановился, сделал небольшую паузу, наморщил лоб, припоминая. Потом с трудом произнес название русского города, что стоял на Северной Двине — именно туда первыми приплыли представители «Туманного Альбиона».

— Холмогоры вроде, и там лондонские купцы основали свою факторию. Русское царство богато — я думаю, доходы огромные получить можно. Пушные звери по улицам бегают…

— Преувеличивают действительность, но таковы все слухи, — Магнус рассмеялся, но неожиданно в голову пришла мысль, и он потер лоб пальцами. Через какое то время он вернулся к действительности, и задал вертевшийся на языке вопрос.

— Ревель хочет заставить торговцев всех стран отказаться от плавания в Нарву напрямую?

— Именно так оно и есть, государь. Торговые суда должны идти только в Ревель и уплатить пошлину, как указано в старых ганзейских соглашениях. А лишь потом плыть в Нарву, если магистрат даст разрешение — ведь те же любечане везут в трюмах мушкеты и порох, англичане привозят даже пушки. Русским нужно оружие, и они за него хорошо платят, пусть не деньгами, но добрыми товарами.

— А купцы не хотят барышей лишаться, и платить мзду совершенно не намерены. И плывут мимо Ревеля.

— К вящей досаде всех горожан, что с крепостных стен взирают на эту картину. Потому ревельцы начали вооружать суда пушками — уже семь каперов снарядили, и еще столько же собрались подготовить. Будут нападать на купцов и приводить суда в гавань. Все уже потирают руки от возможного дохода, что дадут эти предприятия, — глаза датчанина сверкнули, и он негромко добавил, — да меня пригласили участвовать в этих нападениях…

Глава 22

— Распря между дворянством Гарриена и Вирланда, ваша светлость, имеет давние корни, — Эйларт Краузе, рыцарь из одного древнейших ливонских родов, поклонился Магнусу, к которому перешел на службу, и продолжил свое повествование.

— Ревельцы никогда не хотели давать свободу торговли в гавани зерном, которое имелось в закромах мыз. Дворянство терпело ущерб, и было вынуждено продавать хлеб по тем ценам, которые устанавливал магистрат. Бюргеры обнаглели до того, что иной раз не просто били без всякого на то основания верных наших слуг, порой гофлейтов. И ужас — поднимали руки свои на благородных людей и даже рыцарей. А ревельцы, к великому позору и бесчестию дворянства, незадолго до войны приказали схватить достойного господина из-за беглого крестьянина, которого он приказал схватить в городе. И не приличный судья для дворян — командор ревельский, а дело то вел к страшному ущемлению чести городской фохт.

Магнус внимательно слушал Краузе, осознавая, что глубинные противоречия между «вольным» городом и дворянством зашли слишком далеко. Все правильно — в глубине феодального сословного общества зародился новый капиталистический уклад со своими правилами — как написано в учебнике по истории средних веков, по нему учился в школе. И теперь город выигрывает в этом противостоянии.