Ливонское наследие

Голос Фюрстенберга прозвучал надтреснуто, чтение убийственных бумаг не прошло бесследно — лицо было побледневшее, но глаза горели яростным огнем — так всегда бывает, когда нормальный и порядочный человек узнает о предательстве того дела, которому он посвятил всю свою жизнь. В такой момент и жить не хочется!

— Давно, с первого дня прибытия на Эзель, когда мне орденские рыцари попытались продать владения. Тут нечего удивляться, магистр — ведь всем известно, что первыми с тонущего корабля бегут крысы. И сам Кетлер мне писал подобное — посмотрите, как он старательно пытался округлить за счет ордена свои будущие владения. Это наши с ним грамоты по обмену, так сказать «покровительством», но они не имеют никакой силы — как видите, там нет моей подписи.

Магнус дал экс-магистру два свитка, тот их развернул и впился в текст горящими глазами, и вскоре отложил грамоты. Яростный порыв угас, глаза старика потускнели, неимоверная усталость тела и души — вот все, что отражалось всем его видом.

И вскоре глухо прозвучал не свойственный для немца исконный русский вопрос. Слова упали с бескровных губ как тяжелые камни охватившего экс-ландмейстера отчаяния:

— И что теперь делать?!

— Ливонский орден теперь обречен, дни его полностью сочтены. Мене, текел, фарес!

Библейские слова прозвучали гулом погребального колокола — Магнус подводил окончательную черту — с преждевременной гибелью Кетлера и архиепископа рижского наступила раньше срока и скоропостижная смерть последнего государства крестоносцев на берегах Балтийского моря. Несомненно, будь они живы, можно трепыхаться еще с полгода, как и произошло в однажды минувшей истории. Но сейчас уже все — хоть скули песик, хоть вой, или царапайся лапками, но Жучка сдохла!

— Но гибель ордена не означает гибели Ливонии, которая стала родиной для многих немцев — как вассальных дворян и рыцарей, так и горожан. И перспектива у них пока остается — или жить в своем государстве, со своими порядками, или стать частью чужой страны, с иными правилами, где их будут постоянно ущемлять. Но тут нужно частично отрешиться от прошлого, убрать все то, что мешало, что приводило к вражде и внутренним войнам, и сплотится под новым знаменем.

Магнус уселся в кресло и пристально посмотрел на Фюрстенберга, тот взгляда не отвел, но прочитать что-либо в блеклых глазах бывшего ландмейстера было невозможно. Молодость и старость взирали друг на друга с минуту, и паузу нарушил крестоносец:

— Вы хотите что-то сделать, ваше преосвященство?

— Уже делаю, магистр. Да-да, именно магистр — вы должны взять власть в свои руки, чтобы спасти не сам орден — он обречен, а людей и саму идею независимой Ливонии. В стране нет другого епископа кроме меня, и нет иных ландмейстеров кроме вас одного— ландмаршал Вендль будет на вашей стороне, а, значит, вы войдете в Венден. А Рига примет меня — по крайней мере я на это надеюсь, и вы знаете почему.

— Вы глава трех епархий, четвертая под царем Иоанном, — негромко сказал Фюрстенберг, глаза старика неожиданно сверкнули. — А престол рижского архиепископа сейчас пуст, даже коадъютора нет, и без вашего одобрения не может быть занят. А вы…

— А я своего согласия на то никогда не дам! И могу согласиться с кандидатурой лишь одного правителя, только одного — божьей милостью короля Ливонии!

— Благодарю за предложение, но я уже стар, чтобы снять целибат, жениться и обзавестись наследниками. Как сделали некоторые епископы и комтуры, подло, но с выгодой для себя, продав врученные под их пригляд земли, отринув тем клятвы и присягу.

Фюрстенберг остановился, хрипло вздохнул, и устало выдохнул. Морщины и шрамы наползли на его лицо страшной маской. После долгой паузы он с видимой печалью произнес:

— Да и не признают меня королем, не того я роду-племени. Герцогом, на прусский манер, или как Кетлера польский король. А вот вас, принц, королем признает ваш венценосный брат Фредерик, тут нет сомнений, как и владетельные особы из германских земель. Даже сам император — лучше иметь в Ливонии королем датского принца, чем русского царя. Впрочем, судя по всему, что слышал, и московиты предпочтут вашу кандидатуру. Иначе бы не заключили с вами перемирие. Она приемлема для них больше, чем польского короля Сигизмунда-Августа.

Магнус молчал, да и что можно было сказать в ответ — события проходили перед глазами участников войны, и все видели, что царь Иоанн Васильевич весьма благосклонно относится как к датскому королю, так и к его брату епископу, на ливонских землях. Да и формальное перемирие с ним Иоанн Васильевич заключил, хотя и не подписанное.

Да и зачем бумагу чернилами марать?!

Царское слово ценнее будет — московиты на земли Вика не только не покушались, наоборот, закрывали глаза на то, что многие орденские вассалы принимали покровительство принца. Церкви с приходами и монастыри не трогали, как и священников — воеводы открыто демонстрировали дружелюбие. Даже под Перновым стрельцы в воздух палили, старались не зацепить свинцовыми пулями черных рейтар Магнуса.