Ливонское зерцало

уляя по Радбургу, Николаус не мог временами не сталкиваться с начальником замковой рати[47] рыцарем Марквардом Юнкером. Последний относился к Николаусу явно с настороженностью, если не с подозрением; вежливо кивнув и скользнув по нему хмурым взглядом, обычно отводил глаза. Зато когда Николаус, пройдя мимо, уже не мог Юнкера видеть, он ясно чувствовал недоброжелательный, пристально-сверлящий взгляд начальника стражи, обращённый ему в спину. Похоже, не очень-то нравилось Маркварду Юнкеру, что этот юный купчик торчит часами на стенах, заглядывает в башни, крутится у пушек, заговаривает с ландскнехтами и пытается завести дружбу с рыцарями — вот с Хагелькеном, например. Но он, Марквард Юнкер, похоже, такой уж был человек, что ко всем относился с подозрением — в особенности к тем, кто, прибыв из Полоцка и едва в замке осмотревшись, проявлял интерес к дверце, запирающей оружейную.

Как скоро понял Николаус, рыцарь Юнкер был уважаем не только владельцем замка бароном Аттендорном и его семейством, но даже и ландскнехтами, наёмниками, представлявшими собой во все времена сборище людей самого разного толка: от воинов совестливых и послушных воле начальника, от воинов, привыкших честно исполнять свой долг и отрабатывать немалую плату, до отчаянных вояк, коим война, как младенцу люлька или раку донный ил, и разношёрстных отъявленных негодяев, промышлявших воровством, обманом и подлостью и поклонявшихся только одному божеству — золотому тельцу. И вот даже эти последние, для которых и родитель не свят, и Папа Римский не указ и которым сам дьявол запанибрата, не могли про Юнкера слова худого сказать и подчинялись ему беспрекословно. Николаус присматривался к Юнкеру издалека. Человек этот, искушённый в воинском деле, был небольшого роста, но с очень широкими плечами и широкий же в кости, кряжистый. Тяжёл был рыцарь Юнкер — когда поднимался он по деревянной лестнице, обыкновенно громко и жалобно скрипели ступени. Но отличался он лёгкостью на подъём. Случалось стражник увидит что-нибудь неясное в поле, померещится что-то в утреннем тумане под стеной, и ударит он в тревожный колокол... капитан ещё только сапоги натягивает, ещё только надевает шляпу, а Юнкер уж возле стражника стоит и вместе с ним со стены смотрит. Николаус сам видел, как Юнкер забавы ради поднимал на плечо такое большое бревно, какое ландскнехты лишь втроём поднимали, видел, как катал Юнкер по одному из двориков неподъёмные валуны и как на досуге от нечего делать жонглировал четырьмя каменными ядрами. За руку здороваться с Юнкером опасались; знали: железная у Юнкера рука.

Угостив свежим пивом одного ландскнехта-датчанина, близко сошёлся добрый Николаус с этим человеком. Тот ему всё про Данию рассказывал, как он любит светловолосых датских девушек, а также дюны и острова, как он море любит и корабли, но занесла лихая судьба в Ливонию — и от Дании, и от моря далеко... Между делом датчанин немало и про Юнкера рассказал; после второй, кажется, кружки...

Марквард Юнкер командовал в Радбурге стражей уже лет двадцать. Те самые ландскнехты, о которых говорилось выше, народ вольнолюбивый и порой весьма строптивый, было однажды решили испытать своего начальника. Как-то ночью, когда Юнкер обходил караулы, накинулись на него в тёмном месте вчетвером; знали, что он без оружия, и хотели намять ему бока. Но он их быстро на стороны разбросал, как медведь легко разбрасывает пытающихся вцепиться ему в шкуру собак. Они и охнуть не успели, а он их всех четверых на земле разложил. Не понял их шутки: одному челюсть на сторону свернул, другому нос, третьему вывихнул руку, а четвёртого так крепко за шею ухватил, что едва не придушил. Всем четверым после понадобилась помощь лекаря. Долго ландскнехты не могли мириться с жёстким управлением Юнкера, ибо даже самым заслуженным и уважаемым воинам он никакого послабления на службе не делал, спрашивал с них, как с молодняка; и пробовали Юнкера запугать. Когда он шёл однажды по дороге, два всадника в шлемах нагнали его. Забрала всадники не поднимали, и лиц он не видел. Ни слова не говоря, всадники возле Юнкера загарцевали и, искусные наездники, крепко сжали его лошадьми. Кого-то другого они бы так калекой сделали. Они бы ему все бы рёбра сломали. Но только не Юнкеру. Он плечи напряг, лошадей раздвинул и, глянув на всадников сурово, продолжил свой путь. Одно время испытывали Юнкера и рыцари. Схватились они как-то с ним бороться на руках. Старинная мужская забава!.. По одному он их всех положил с лёгкостью. А потом Юнкер объявил (быть может, лишку пива хватив), что и двое рыцарей с ним не сладят. Тех взяло за живое, сразу двое сели против него. Взявшись руками, долго сидели в напряжении за столом. В конце концов они Юнкера перевернули, но руку его так и не сломили.