Ливонское зерцало

Он всё смотрел на Ангелику — как она была хороша. Не мог глаз отвести — так красота её была притягательна. И радовался за неё — что не скучно ей было за этим делом скучным, за разбором растений, за разбором цветков. Николаус давно уже понял: Ангелика очень любит цветы. Она и сама как цветок — в этом мог убедиться каждый, хоть раз взглянувший на неё. Сейчас, рассматривая цветки Beinwell, девушка так замечательно смеялась, что Николаусу показалось — от чудного смеха её вот-вот зацветёт под ним стул и оживут растения, изображённые на старинных, весьма выцветших уже гобеленах. Она с такой любовью смотрела на цветы, с такой нежностью выкладывала их из корзины, что Николаусу самому захотелось стать каким-нибудь цветком и попасться ей на глаза, попасть ей в руки. Глядя на Ангелику, любуясь ею, он угодил в сладкий плен, он стал забывать себя, ибо образ Ангелики час от часу занимал в нём всё более места.

— Я пойду, пожалуй, — Николаус встал и взялся за шляпу. — Чтобы вас не отвлекать.

Ангелика бросила цветы, которые в эту минуту держала, обратно в корзину.

— Мы не отпустим тебя, Николаус. Ты наш кавалер и должен угождать нашим желаниям.

— Тем более, мы уже почти закончили, — поддержала её Мартина.

— Помнишь, мы не доиграли в Blindekuh? — заглянула ему в глаза Ангелика; она была так подкупающе мила.

— Вот сейчас и доиграем, — всплеснула руками Мартина.

— Сегодня нам никто не помешает, — продолжала Ангелика. — Тётушка занемогла, поранила где-то ногу и целые дни проводит в постели...

Быстро покончив с растениями и захлопнув книгу на пюпитре, девушки подхватили Николауса под руки и потащили его на галерею, а оттуда по лестнице в зал. Там никого не было в этот час — ни барона или Удо, ни слуг — и никто действительно не мог помешать простенькой, но такой занимательной, весёлой игре.

Разумеется, быть «слепой коровой» снова выпало Николаусу. Он подозревал, что так и будет, готов был к этому и не возражал, держался настоящим кавалером, для которого желание дамы — закон. И ему было приятно угождать красавице Ангелике, было приятно видеть, как искренне радовалась она и как ещё более расцветала от этой радости, от улыбки и смеха её красота. Приятно было видеть ему и...

Глаза-то ему здесь и завязали шёлковой лентой, и он более ничего уже видеть не мог.

Широко расставив руки, прислушиваясь и осторожно ступая вперёд, Николаус двинулся по залу. Иногда он делал внезапные быстрые выпады то в одну сторону, то в другую, а то резко оборачивался назад и хватал... воздух. Девушки хохотали и сразу перебегали на другое место. Делая выпады — истинные и ложные — оборачиваясь, поворачиваясь, Николаус совершенно потерял ориентиры, какие ещё некоторое время удерживал в памяти, и уже через несколько минут игры не представлял, в каком месте в зале он находится, где располагается камин, где начинаются лестницы на галерею, а где выход в кухню. Но игра стала занимать его не менее, чем занимала она девушек. Он в какой-то момент начал слышать два запаха — гвоздики и ванили. Это девушки нанесли себе на платье по капельке масел. Кто из них был «гвоздика», а кто «ваниль», Николаус долго не мог понять, потому что Ангелика и Мартина не подавали голоса, даже не смеялись.

Николаус остановился:

— Помнится, был у нас уговор...

— Какой уговор? — прошелестело у него за спиной платье Ангелики.

«Это — ваниль», — поймал её запах Николаус.

— Если я поймаю кого-то из вас, то поцелую.

— Сначала надо поймать! — хохотнула ему прямо в ухо «гвоздика».

— Поймай же, поймай!.. — серебристо засмеялась «ваниль». — Обещаю...

Николаус рванулся за ней, на голос, но схватил опять воздух. Тогда он на запах пошёл — сладкий и манящий, как самб любовное чувство. Он услышал вдруг, что источник запаха сейчас прямо перед ним. Это «ваниль» как будто замешкалась и не уходила, замерла, чтобы не выдать себя. Николаус, в коем все чувства были уже предельно обострены, ощутил тепло её, растекающееся в воздухе; и сладкий, сладкий, головокружительный дух благовония, как обещание любви, едва не ожёг его, затрепетали ноздри...

И он обхватил её.

За «ванилью» он услышал запах Ангелики, ошибки быть не могло.

Не снимая повязки с глаз, Николаус поцеловал её. Она не противилась, не отворачивала лицо, она для себя всё уже решила. Он губами нашёл её губы, поймал их — нежные, влажные, прохладные. И сладкие, сладкие губы Ангелики-«ванили». Взял их, созревшие мягкие ягоды. И почувствовал, что Ангелика ответила на поцелуй. Он поймал её, и она, пойманная, отдавала ему, победителю, то, что обещала отдать. Николаус целовал Ангелику долго и нежно, держал её крепко, и в крепкости этой — даже, пожалуй, властно. Но пленником был он...

Она наконец высвободилась из объятий.

— Господин Николаус! Я — Фелиция. И вы целуете меня. Вы очень дерзкий юноша.

— Как! — воскликнул в притворном замешательстве Николаус. — Разве я поймал не Мартину?

И он сорвал ленту с глаз.

Ангелика стояла перед ним. Прекрасная, она вся светилась. Она была сейчас — утренняя звезда.

Глава 41 Не всяк свят, кто ходит в церковь