– А я вот внуков никак не дождусь! Лизонька все тянет и тянет. Что они там с зятем думают, чего ждут, не знаю! Я уже им сказала: если и в этом году не сделаете меня бабушкой, то все, прощайте, я соглашаюсь на директорство, и потом не просите меня сидеть с внуками! Мне будет некогда!
Значит, Лизавета замужем?
– А как же! За своим испанцем.
За испанцем? И живет в Испании?
– Ну да. В Барселоне. Так ты ж его знаешь!
Откуда мне его знать? Я Лизавету-то не видел сколько лет.
– Вот дает! Забыл что ли? А кто говорил, что Тимофеев лучшая партия для нашей Лизоньки, а? Помнишь, как защищал его? Вот ведь проказник!
Так она Тимофеева, что ли, имеет в виду?
– Ты, оказывается, как в воду глядел! Сколько лет живут душа в душу!
У меня чуть бутерброд из рук не выпал. Возвращаясь с банкета, я все думал: это Тимофеев живет на две семьи или это тетушка ничего не знает об их разводе?
Как только я оказался в Барселоне, я передал Тимофееву наш разговор. Он отреагировал неожиданно. Ударил кулаком по столу и выругался – что за люди! Да в чем дело, спросил я, разве вы с Лизаветой не разошлись? Он в бешенстве набрал чей-то номер и, не дозвонившись, бросил телефон.
– Все. Сейчас же отправлю ее домой. Хватит с меня.
Так Лизавета здесь, в Испании?
– Представь себе.
Но что она здесь делает?
– Молится.
Молится? Как это понимать?
Так и понимать. Приехала в Монсеррат. В монастырь. И молится там. Или еще что-то делает, черт ее знает…
Он рассказал, что их расставание с Лизаветой было окончательным и долгое время после развода они не поддерживали связь. Как вдруг в один прекрасный день перед Тимофеевым возникла теща, как с неба свалилась. Со слезами на глазах она поведала ему, что прибыла сюда ради дочери: после возвращения в Москву жизнь у Лизаветы словно бы остановилась. Она ничего не делала и ничего не хотела, спала до обеда и целыми днями сидела перед телевизором, такой ее никогда не видели. На материнские упреки не откликалась, в семейных заботах не участвовала. Запиралась в своей комнате и видеть никого не желала. Лизавета погибала. Как вылечить ее от этой болезни и что это за болезнь, никто не знал. Были у тещи надежды устроить ее личную жизнь, но и те потерпели сокрушительное фиаско. Сын ее приятелей, доктор наук, до сих пор ходил холостяком. Им устроили свидание, не без труда уговорив Лизавету причесаться и выйти из дома. Потом было еще одно, и теща уже предвкушала победу. Оба уже не дети, и если нравятся друг другу, то зачем тянуть, пусть распишутся и живут себе, добро наживают. Как и в прошлый раз, она пошла на разговор в обход дочери, думая подстегнуть жениха к свадьбе, но не тут-то было. Что наговорил ей жених, Тимофееву она пересказывать не стала, но ясно было, что выразился он с предельной ясностью и обеих отправил восвояси. Такой нынче мужик пошел, всплеснула руками теща, мелкий да трусливый. Тем дело и закончилось. Лизавета совсем пала духом. Теща жалела дочь, но еще больше презирала ее за слабость. Ей было не понять, почему Лизавета не может взять себя в руки и выйти на работу, начать жить как все. Мало ли вокруг одиноких девиц с неудавшейся личной жизнью? Что ж теперь, запереться дома и руки на себя наложить?
Ее речи Лизавету только раздражали. Скоро она и вовсе перестала разговаривать с матерью. Та негодовала, но поделать ничего не могла. Впервые ее методы не работали, и это ставило ее в тупик. Знакомая врач сказала ей, что у Лизаветы форменная депрессия и что помочь может только одно: надо найти что-то, что ее радовало в прошлом, и попытаться ей это вернуть. Этим «что-то» нежданно-негаданно оказалась Испания.
Было ли это Лизаветиной привычкой – горевать о прошлом, или жизнь с матерью раздавила ее окончательно, а может, и одно, и другое вместе, но только выяснилось, что лучшие ее воспоминания связаны с Испанией. Теперь ей казалось, что в Испании она провела свои лучшие годы и там была по-настоящему счастлива. Да и он, Тимофеев, был не так уж плох. И в этом теща была с дочерью солидарна. А что? Лизавету он обеспечивал с головы до ног. Возил, учил, развлекал. Выводил в свет. Приобщал к искусству. Заботился, как умел. Не бросал в трудную минуту. Что ни говори, а с ним Лизавета жила как у Христа за пазухой. Может, вернуть все, как было, а? Тимофеев чуть не поперхнулся. Так вот к чему комплименты, каких он за всю свою жизнь от тещи не слыхивал!
– Послушай, я знаю, я была к тебе несправедлива. Признаю это. Ты уж прости меня, дуру старую, я же о дочери переживала. Теперь все будет по-другому. Живите как хотите, я слова не скажу…
Тимофеев остановил ее:
– Не могу.
– Не отказывайся вот так сразу. Хотя бы подумай, в жизни всякое бывает…
– Не могу. У меня здесь жена, ребенок.
Лицо у тещи перекосилось. На несколько минут она потеряла дар речи. Неужто рассчитывала, что он сидит здесь бобылем и тоскует о Лизавете, удивился про себя Тимофеев. Потом разразилась слезами.