Лизаветина загадка

Пейзажи, если присмотреться, не были ни мастерскими, ни безупречными с точки зрения акварельного искусства, но именно этим и притягивали взгляд. Прозрачные цвета, нанесенные на влажную бумагу самым кончиком кисти, соседствовали с сочными жизнерадостными пятнами, и все вместе они создавали ощущение хрупкости и одновременно праздничности, живости, какого-то подъема. Видно было, что писались они в минуты вдохновения. Была тут и трепетная нежность листвы, и солнечная яркость полей, и итальянская поэтичность местности, но самое главное, здесь был художник, и чувствовалось, как эти края дороги его сердцу. Глядя на акварели, думалось не о природе и не об Италии. Думалось о любви.

Оформлены они были с большим вкусом. Плотные паспарту бледно-василькового цвета подчеркивали пронзительную свежесть неба, а строгие золоченые рамы вторили сияющей теплоте красок и придавали рисункам серьезность и вес. Такие пейзажи можно встретить в Италии где угодно, особенно в Тоскане, но что-то подсказывало мне, что в них есть нечто очень знакомое. Посмотрев еще раз на очертания домов и крыш, распластанных в долине, на кусок старинной лестницы с каменными перилами и стоящие на переднем плане деревья, постриженные шарами, я вдруг узнал эти места – ну конечно! Это было Фьезоле.

Дизаветина загадка

Среди пассажиров бизнес класса она была как белая ворона. Видно было, до чего ей не по себе – как будто человека с маленькой зарплатой завели в дорогой магазин, где ему все не по карману. Наверно, гостила у богатых друзей, и они купили ей обратный билет, решил я про себя. И от нечего делать принялся перебирать в голове фразы, какими можно было бы обрисовать такой персонаж в романе. Какие ее черты сразу дают понять, что она чувствует себя не в своей тарелке? Трясущиеся руки? Напряженная поза? Испуганный, моргающий взгляд, каким она смотрела на нас, преспокойно развалившихся в креслах в ожидании посадки? Но это может говорить о том, что человек попросту боится летать. Может, одежда? Тоже не то. Одежда ее, конечно, не отличалась ни качеством, ни вкусом (черная юбка до пят волочится по полу, на шее шарф цвета вареной колбасы), но и это еще ни о чем не говорит. Пожалуй, все дело было в том, как она держалась. Своим видом она словно хотела показать, что попала сюда по случайности и сама понимает, как это глупо; была б ее воля, она бы летела эконом классом, рядом с такими же, как она, и ни за что не стала бы беспокоить уважаемых людей своим присутствием. Именно эти слова читались в ее лице, когда она с неловкой улыбкой протягивала свой билет работникам аэропорта и когда сидела в вип-зале и смотрела на всех жалостливыми, просящими прощения глазами, и именно от этого вид у нее становился совсем уж простенький и неуместный. Я знал, что такого рода люди, несмотря на покорность и признание превосходства других над собой, внутри своего мирка бывают на удивление требовательны и даже жестоки; смиренность их обманчива, и я уже пустился фантазировать о том, на кого могла бы распространяться деспотичность этой женщины, как вдруг она повернулась и посмотрела прямо на меня. Извиняющееся выражение на мгновенье исчезло с ее лица, она смотрела пристально, будто хотела что-то выяснить на мой счет, и, не успел я понять, что бы значил этот взгляд, как она отвела глаза и принялась перекладывать вещи, словно бы говоря мне, что разговор окончен. Я бродил среди магазинов, разглядывая всякую всячину, когда она снова попалась мне на глаза. Моей первой мыслью было отойти подальше и выбросить ее из головы, и я бы так и поступил, если бы она не опередила меня, метнувшись в сторону, словно застигнутая на месте преступления. Похоже, она избегает встречи со мной, с чего бы это? Я посмотрел ей вслед. Она шла, оглядываясь; ей-богу, что за странная женщина, можно подумать, что я преследую ее! Вполне может оказаться, что она не в себе, решил я и переключился на покупки – никогда не брал хамон в аэропорту, а тут подумал, почему бы не побаловать своих и не привезти немного лакомства к сегодняшнему ужину. Скоро нас пригласили на посадку.