– Наверное, Антон Игоревич, вы хотите осмотреть «Волгу», – сказала мне шестидесятилетняя Шилова, и я тут же отметил про себя, что вот и дождался обращения на «вы». То есть еще полчаса назад ни мои книги, выпущенные немалыми тиражами, ни должность редактора «Мосфильма», ни «корочки» члена Общественного совета прокуратуры г. Москвы не спасали меня от тыканья даже со стороны мосфильмовских вахтеров. Но стоило Вилену Назарову облечь меня особыми полномочиями, как я тут же стал Антоном Игоревичем даже для его бывшей школьной учительницы.
– Да, конечно, – сказал я и почувствовал, как у меня выпрямилась спина и голос приобрел внушительную солидность. – Но не только «Волгу»…
– Мы понимаем, – кивнул Стороженко. – Идемте. Мы уже вывели из Музея все экскурсии.
Действительно, шумная сотня школьников-подростков уже толпилась поодаль от Музея вокруг старенького, времен Второй мировой войны «МиГа», выставленного посреди мофильмовского двора у бюста Сергея Бондарчука. Почему у нас на «Мосфильме» есть памятники только Бондарчуку и Шукшину, я сказать затрудняюсь, поскольку своим первым расцветом студия обязана великому Ивану Пырьеву: будучи в начале шестидесятых директором «Мосфильма», он построил тут огромные производственные корпуса и вместо выпуска четырех-пяти фильмов в год, как это было при Сталине, довел их производство до сотни и даже больше. Впрочем, вполне возможно, со временем тут появится аллея с бюстами и Пырьева, и братьев Васильевых, и всех остальных наших киноклассиков от Довженко до Гайдая. Но это предложение я смогу изложить Назарову только после того, как выполню его поручение. Если выполню…
А пока в сопровождении Шиловой и Стороженко я прошел через анфиладу залов с выставкой старинных костюмов и карет, бутафорских рыцарских доспехов и домашней утвари прошлых веков и попал в зал раритетной автотехники. Здесь сияли лаком старые, начала прошлого века «Форды»-кабриолеты, советские правительственные «Чайки»-«членовозы», «Мерседес» Штирлица и другие автомобили, принимавшие участие в съемках главных хитов советского кинематографа. И отдельно огражденное у окна почетное место занимала светло-голубая «Волга» (ГАЗ-21) из фильмов «Берегись автомобиля», «Три тополя на Плющихе» и «Бриллиантовая рука».
Конечно, прежде чем приступить к осмотру «Волги», я подошел к стене и окну, сквозь которые эта «Волга» якобы выезжала и въехала. Но никаких трещин, пятен или других примет разрушений не было ни на стене, ни в окне. И даже пыли не было под окном.
– Кто-нибудь тут уже убирал? – спросил я у Шиловой и Стороженко.
– Нет, что вы! – сказали оба хором. – Мы же понимаем…
– Ясно. А машину кто осматривал?
– Н-ну… Я осматривал… – осторожно признался Стороженко.
– И вы садились в салон, трогали руль?
– Но это… – Он стал защищаться. – Я ведь должен был доложить…
– Да. Я понимаю, – и я повернулся к Шиловой. – Клавдия Романовна, у вас не найдется лупы?
– Лупы? – переспросила она и зачем-то потрогала свои очки. – О, да! Конечно! Сейчас принесу…
Я медленно обошел светло-голубую «Волгу», ощупывая взглядом ее корпус, колеса и бамперы. Но на этом раритете, за рулем которого сидели великие Смоктуновский и Ефремов, нигде не было ни царапины. И только черные покрышки были, как сказано в рапорте Стороженко, в дорожной пыли. Но как ни странно, никаких следов этой пыли или оттисков покрышек не было на полу между машиной и музейной стеной. То ли эта «Волга», поездив по городу, действительно по воздуху проникла в музей, то ли тут недавно вымыли пол.
– Пол тут мыли сегодня? – спросил я у Шиловой, спешившей ко мне с двумя разновеликими лупами в руках.
– Нет-нет! Что вы! – ответила она, передавая мне обе лупы. – Мы тут ничего не трогали!
«Кроме Стороженко, который уже залезал в машину», – подумал я и через лупу осмотрел никелированную дверную ручку машины со стороны водителя. На ней были четкие отпечатки пальцев, но даже ребенок сказал бы, что это отпечатки не женской руки. Я посмотрел на руки Стороженко – о, да! такими пальцами можно без гаечного ключа отворачивать даже ржавые гайки! Ну, и чтобы не томить вас попусту, скажу, что точно такие же отпечатки пальцев-лопат были на руле, на внутреннем дверном крючке, на ручке стеклоподъемника и на приборной доске машины, которую этот Стороженко, видимо, всю облапил, прежде чем писать свою докладную Назарову и Пряхину. Если до него тут и были какие-то другие отпечатки, то он их стер своими лапищами.
И я уже огорченно собрался выйти из машины, как вдруг меня осенило – коврики на полу! Повернувшись назад, я убедился, что там, на полу у задних сидений лежали чистые черные резиновые коврики, а здесь, под передними сиденьями не было ничего!
Распахнув дверцу машины, я жестом позвал к себе Шилову и Стороженко и спросил:
– А где коврики с пола?
– Коврики? – изумился Стороженко. – Тут не было ковриков.
– Как это не было? – возмутилась Шилова. – Тут всегда четыре коврика лежало.
– Но сегодня их не было, ей-богу! – забожился Стороженко. – Я еще сам подумал, когда садился в машину…