Лобовая атака

Прижав палец к губам, Омаев с осторожностью двинулся к двери освещенного кабинета в конце коридора. Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышал голоса двоих немцев, которые вели неспешный разговор. А еще в комнате работал радиоприемник, что-то тихо потрескивало в эфире, но ловил он хорошо, из динамиков отчетливо слышалась немецкая речь. Значит в УКВ-диапазоне он прекрасно брал Германию. Надо будет забрать и передать радиоприемник Ростовцеву. Пусть ловят Москву и узнают положение на фронтах по сводкам Совинформбюро.

Остановившись возле самой двери, Омаев жестом подозвал остальных. Захарченко шел тихо, а вот Олесь Полына был грузноват для таких дел. Но что делать, они вместе с Захарченко оказались наиболее подходящими людьми по своему опыту во всей подпольной ячейке в Мостоке.

И тут снова пришлось Омаеву делать предупредительный жест. Немцы в комнате замолчали, а потом один из них окликнул кого-то. Кого? Того, кто там, внутри, может быть лежит на кровати? Или он ждет своего товарища, который должен идти по коридору? Омаев от напряжения стиснул зубы. Сколько их там? Это важно. Полына тронул Руслана за плечо, показал на себя, на Захарченко и на Омаева, выставив три пальца. Потом этими тремя пальцами он показал на комнату. Пожалуй, другого выхода у них не было.

Все трое стояли в напряжении, держа в руках ножи. Омаев готовился отдать команду «вперед», по которой все трое бросятся в комнату, но сделать этого он не успел. Неожиданно за спиной Олеся Полыны из соседнего темного помещения вышел немец с большим чайником в руке. Егерь с разворота хотел ударить немца ножом, но тот успел перехватить руку нападавшего, подсек его ударом ноги под колени, и они оба с грохотом упали на пол.

Омаев зарычал от злости и махнул рукой Захарченко. Они вдвоем с бывшим милиционером ворвались в комнату, где на них смотрели четверо встревоженных немцев. Четверо! Размышлять было некогда, надо было действовать очень быстро и решительно. Воспользовавшись тем, что немецкие солдаты не ожидали нападения, Омаев сразу ударил ближайшего к нему кинжалом в живот. Тут же услышал шум слева, там Захарченко сцепился с другим немцем в рукопашной схватке. Тот, что стоял у окна, запустил в Омаева тяжелым табуретом. Руслан уклонился в последний момент и тут же метнул в немца кинжал.

Видя, что бросок достиг цели и немец валится на кровать с торчащей из груди рукоятью кинжала, Омаев прыгнул на третьего противника, когда тот уже вытянул из висевшей на спинке кровати кобуры пистолет. Это был самый опасный противник, он мог поднять тревогу выстрелами, которые будут слышны в опустевшем ночном городе. Руслану повезло, что отшатнувшийся от него в сторону немец споткнулся о собственные сапоги. Доли секунды дали возможность чеченцу достать в прыжке своего врага и перехватить его руку с пистолетом.

Железной хваткой Омаев стиснул руку немца и двумя сильными ударами о железную спинку кровати выбил оружие. Немец попытался нанести удар лбом в лицо неизвестному, но не смог сделать этого быстро. Руслан рывком повалил немца, который и так почти потерял равновесие, на себя. Упав на кровать спиной, Омаев дернул что было сил немца на себя и вместе с ним опрокинулся с кровати на пол. Стиснув шею противника руками, чеченец несколько раз с силой ударил его затылком об пол. И когда оглушенный немец безвольно опустил руки, Руслан сжал его горло и стал душить.

И только теперь, расправившись с тремя противниками, он смог обернуться и взглянуть на Захарченко. Милиционер сидел на полу с бледным лицом и держался за ногу. Омаев подбежал к нему.

– Что, Коля? – спросил он и тут же замолчал.

Из бедра Захарченко торчал нож, вонзившийся на половину длины лезвия. Четвертый немец лежал на полу, неестественно выгнув шею, и смотрел мертвыми глазами в стену. Омаев застонал от бессилия: все пошло не по плану и он ничего не мог изменить. А в коридоре, как он слышал, все еще боролся с немцем Полына.

– Держись, я сейчас! – шепнул раненому Омаев и бросился за дверь.

Здоровенный немец оказался сильнее и тяжелее егеря. Он уже лежал на Полыне, занеся над ним нож. Олесь из последних сил удерживал его руку. Нож дрожал и готов был вот-вот сорваться вниз и вонзиться в грудь подпольщику. Омаев мгновенно оказался рядом, вырвал у немецкого солдата нож и дважды ударил его в шею.

– Ух, – только и смог выговорить красный от натуги Полына, поднимаясь с пола и сваливая с себя труп врага.

Разговаривать было некогда. Нашумели они сильно, и теперь спасти их самих, не говоря уже о танкистах, могло только чудо. Омаев представления не имел, сколько еще немцев может оказаться в комнатах, в которых не было сейчас света. В голове билась только одна мысль: «Или все вместе, или никто». Схватив Полыну за плечо, чеченец быстро заговорил:

– Там Захарченко ранен, помоги ему и проверьте остальные комнаты. Нам не спастись, если там кто-то есть. Или кто-то слишком крепко спал и не услышал нашей возни, или затаился, не зная, сколько нас. Они теперь готовы. Можете стрелять, но дайте мне возможность вытащить ребят из подвала.