Лобовая атака

– Да все,- махнул рукой Владик. – Ту же землю в итоге можно скупать, когда продаваться начнет. Как она в цене поднимется-то, в наше время, а? Тут просто надо знать, что брать и когда… А пока вон я Степановне помогать буду, она старуха одинокая, с таким огородом тяжело. А зашибает за одно лето бабка неплохо – весь год живет, припеваючи, да еще и откладывает! Чесслово, сама намекала… А тут же еще и девальвация будет, деноминация – только успевай…

Что Владик говорил дальше, Вадик уже не слышал. В его голове билось только одно слово: "Земля".

Земля. Купи-продай. Купи за бесценок, продай задорого. Только нужно знать, как это сделать и когда…

Владик прекрасно знал, на чем папа Вадика сделал свои миллионы. На земле, которую получил за бесценок. Знал также Владик и то, где эта земля расположена, и какой она площади, и когда папа Вадика ее получил, и… Короче, он знал все.

То есть если все будет так, как говорит Владик, то он, этот чертов Владик, пришедший из прошлого и знающий все наперед, просто может увести из-под носа у Вадикова папани ту самую подмосковную землю, на продаже которой сейчас держится все их богатство. Так? И не будет у Вадика ни денег, ни вкусных ресторанчиков вечерами, ни шмоток, ни Корвета, в конце концов?! То есть нет, все это будет, но у… у… у Владика?! А он, Вадик, по-прежнему станет жрать дешевую еду в столовках и ездить на метро?!

Вадик и сам не заметил, как от избытка чувств грохнулся в обморок.

Nissan Navara. Три дня спустя

– Тебе надо – ты и езжай, – четко и даже с некоторым удовольствием произнес Димон, восседая в хозяйском кабинете и с умилением разглядывая портрет или, как здесь говорили, парсуну тезки, Димитрия Савельевича. Похож тезка был на Димона, ой как похож. Правда, привереда, посмотрев внимательно на харю, изображенную на парсуне, и собственно на Димонову харю, имел бы все шансы выиграть в игру "Найди пять отличий". Только вот любителей позабавиться не наблюдалось – дворовые были и тем счастливы, что "барин вернулся", а уж опознание по полной программе производить ни у кого и мысли не возникло.

– …А мне и здесь хорошо! – припечатал Димон.

– Что?! – тупо переспросила у него Сонька. – Что ты сказал?!

– Смешная ты сейчас, – доброжелательно осклабился Дима. – Сидишь себе в этом шмотье средневековом…

Сонька действительно сидела перед ним в каком-то явно большом ей кафтанишке, который в здешних местах называли то ли венгерским, то ли польским. Ладно еще в мужицкую рубаху не обрядили. Сам Димон ей, впрочем, в прикиде не уступал – и на него тоже кафтан напялили, пришлось переодеться, не в джинсах же здесь выписывать. Да и статус хозяина усадьбы, однако, джинсы не позволяет. Ему, в отличие от Соньки, шмотье конца семнадцатого века прекрасно подошло – видите, даже размер с тезкиным, и тот совпадал!

Никто за три с лишним дня не почуял, что Сонька – баба. Да и кому, собственно, было распознавать что Димона, что Соньку – все усадебные весь день шерстили по делам, не до идентификаций им было. Сама усадьба была небольшой. Дворовых-то всего – та самая Глафира, которая признала в Димоне барина на лугу, ключница, Дунька – вторая баба из тех, кто был на исторической встрече, горничная-уборщица, да кухарка. Из мужиков – Юрий Михалыч, понятно, садовник, Тихон, всяко-разный мастеровой, да конюх Лексей. Старосту Никишку, который, по утверждению Юрия Михалыча (с этим-то срочным доносом он и ворвался к Димону в первый же день), воровал так, что усадьба висела на волоске от разорения, выгнали тогда же, не мешкая. Хлебнули с Михалычем романеи да и пошли вразнос. Димон с удовольствием надавал старосте пинков под зад, выгоняя вон, и не смутили его ни вопли и признания самого Никишки, ни визги и увещевания остальной дворни ("Барин, Димитрий Савельич, яви милость, не по-божески это!").

– Тать поганый! – с чувством глубокого удовлетворения сказал вслед катящемуся Никишке Димон и наконец-то впервые за этот дурацкий день почувствовал себя человеком.

Выкинув старосту, Димон с Михалычем отправились в баню, а затем продолжили дегустацию винных погребов. Михалычу после двухлетнего воздержания это занятие пришлось ой как по душе.

– Староста там что, кстати? – переводя разговор на другую тему, степенно, как и положено настоящему барину, спросил Димон Соньку. – Вор?

После изгнания управленца всю его писанину (приход, расход, доход) забрала Сонька. И разбиралась в ней. Михалычу с Димоном было не до нее – они занимались дегустацией романеи, мальвазеи, наливок, медовух и других интересных напитков, нашедшихся в барском погребе. Попросту говоря, квасили.