Лодка для Фиби. История о море, непростом выборе и сбывшейся мечте

Операция шунтирования – дело серьезное, и восстановиться после нее тоже непросто. Мою грудь вскрыли от ключиц до грудины, из ног вытянули ярды вен – даже писать об этом как-то неуютно. Опыт этот, конечно, был незабываемым, но пережить операцию мне удалось – ведь сделали ее, когда я был довольно молод и крепок, в пятьдесят шесть лет. То есть все мои гребля, бег, плавание и триатлон не прошли даром. Через двенадцать недель после операции я вернулся в Англию и – поначалу очень осторожно – начал бегать вдоль берега реки в Саффолке под теплым весенним солнышком. В один из таких дней я особенно остро почувствовал, как же это приятно – быть живым.

Но по-настоящему я ощутил себя живым через два года и два месяца после операции, когда появилась ты. Твое рождение стало моим вторым шансом.

У меня есть сын от первого брака, Адам, и у него двое сыновей – это твои племянники, хотя они на семь и восемь лет старше тебя. Ты для них – тетя Фиби, а я – дедушка Джонни. Таковы современные семьи.

Тебе повезло в одном: на сей раз папочка твердо решил стать настоящим хорошим отцом, гораздо лучше, чем раньше. На матери Адама я женился незрелым юнцом, мне был всего двадцать один год. Когда в 1981 году родился Адам, я не слишком-то повзрослел – мне исполнилось двадцать шесть. Помню, как ходил по квартире с сыном на руках, точно так же, как сейчас с тобой, потому что засыпать он соглашался только так. Но больше я из того времени почти ничего не помню. Мы с женой разошлись, когда ему было около двух лет. Большую часть детства Адам провел с матерью за океаном. Со стыдом признаюсь, что для меня это стало настоящим освобождением. Видел я сына лишь изредка – пока он не приехал ко мне в Англию, когда ему исполнилось пятнадцать лет.

Теперь же, спустя тридцать шесть лет после рождения Адама, я окончательно повзрослел. Я понял это в первый же момент, когда увидел тебя: показалось немыслимым провести в разлуке хоть день, не говоря уже о месяцах и годах. И теперь при воспоминании о том, как я отвернулся от двухлетнего сына, меня переполняет чувство глубокого стыда и сожаления.

Но помимо абсолютной любви, которая целиком и полностью захлестнула меня в день, когда ты родилась, и порой совершенно неожиданно повергавшая меня в слезы, я осознал еще одно абсолютно новое ощущение – страх.

Никогда прежде я не ощущал страха перед мрачным жнецом – ни тогда, когда отчаянно старался удержать голову над водой посреди Атлантики, ни когда ложился под нож хирурга в Дубаи. Но теперь моя жизнь неожиданно и кардинально изменилась и перестала быть только моей, и страх перед ним наполнил душу – особенно когда стало ясно, что если я доживу до того времени, когда ты пойдешь в среднюю школу, мне будет семьдесят лет.

Прости, дорогая, дети порой бывают жестокими. Но у меня уже нет никаких сомнений, что ты вырастешь достаточно умной и жесткой, чтобы справиться со всем этим самостоятельно. Впрочем, если захочешь, я с радостью буду высаживать тебя за углом школы, чтобы меня не заметили твои одноклассники.

В каком возрасте дети начинают накапливать те воспоминания, которые сохраняются на всю жизнь? Удивительно, но специалисты расходятся во мнениях по данному вопросу. Кто-то считает, что это происходит в три с половиной года, а кто-то – что не раньше шести.

Как бы то ни было, я знаю, что однажды – скорее раньше, чем позже – меня не станет рядом с тобой. Как же ты сможешь потянуться сквозь время, чтобы напомнить себе, что у тебя был папа, любивший свою дочь больше всех на свете и мечтавший посвятить остаток своей жизни тому, чтобы подарить ей мудрость, смелость, сострадание и фантазию?

Я мог бы, предположим, просто написать письмо или записать видео, чтобы ты могла посмотреть его на своем смартфоне, когда станешь старше. Я много раз мысленно репетировал это, но было очень трудно найти подходящий тон, не переходя к пустой браваде, но и не скатываясь в сентиментальную жалость к себе.

А потом неожиданно пришла в голову мысль – я должен построить тебе лодку! Это же совершенно очевидно, правда?

Идея посетила меня в первые месяцы твоей жизни, когда я ходил, держа тебя на руках, по нашей квартире в Мистли с видом на реку Стаур. Ты утыкалась личиком в мою руку, а ручки и ножки свисали по обе стороны. И я нежно поглаживал твою крохотную головку. Долгое время ты спала только так – как маленький тигренок на могучей ветке папочкиного дерева (так говорила твоя мамочка). Я скучаю по этим ночам.

Даже в таком растерянном, бессонном состоянии экзистенциальной тревоги я понимал, что для журналиста-ботаника на фрилансе, не обладающего никакими практическими навыками и имеющего на руках маленького тигренка и огромную ипотеку, решение строить лодку продиктовано отнюдь не здравым смыслом. Но разве может серая бюрократия трезвомыслия повлиять на планы, рожденные сердцем? Мой внутренний диссидент категорически не мог с таким согласиться.