Лодка, или Еще одно путешествие в Венецию

Здесь, видимо, хотели что-то сказать, но так ничего и не сказано. Как будто автор «слышал звон, но не знает, где он». Валентина точно так же смотрела на меня, когда мы в Риме купались и одевались, еще до Адриано; я тоже чувствовала, что ей было тягостно, когда что-то прекращалось и нужно было жить дальше. В первый раз, когда я пыталась в это вникнуть, то совершила ошибку: подошла к ней, погладила по голове и предложила заказать в номер что-нибудь выпить и посидеть у окна, глядя на сумерки. Ответ был сух: она приехала из Уругвая не для того, чтобы сидеть в гостинице. Я тогда подумала, что она, может быть, просто не доверяет мне и что она как-то не так истолковала мои проявления нежности, как я неправильно поняла ее взгляд тогда, в туристическом агентстве. Валентина смотрела, точно не зная зачем; можно было и не поддаваться этой зловещей настойчивости, в которой было что-то от преследования, но преследования, которое вас не касается.

Дора ждала их в кафе на площади Синьории, она только что открыла для себя Донателло[10] и рассказывала о нем с излишним пылом; ее энтузиазм служил ей чем-то вроде дорожного одеяла, помогая скрыть некоторое раздражение.

— Разумеется, мы посмотрим эти статуи, — сказала Валентина, — только не сегодня, сегодня слишком жарко для музеев.

— Стоит торчать здесь, чтобы все принести в жертву солнцу.

Адриано сделал неопределенное движение — он ждал ответа Валентины. Он не очень хорошо представлял себе отношения Доры и Валентины, знал только, что программа у них одна и изменения не предполагаются. Дора снова взялась за Донателло, бесполезно распространяясь о статуях, которых они не видели; Валентина рассматривала башню Синьории или машинально искала сигареты.

Думаю, было именно так, — и Адриано впервые действительно мучился, в испуге, что туристская программа для меня является святыней, познание культуры — долгом, а поезда и гостиницы я всегда бронирую заранее. Но если бы кто-нибудь спросил его, как он представляет себе дальнейшее развитие событий, — только оказавшись рядом с Валентиной, он, может, и стал думать о чем-то в этом роде, не имея никаких определенных планов.

На другой день они пошли в Уффици. Понимая, что надо принять какое-то решение, Валентина упрямо цеплялась за присутствие Доры, не оставляя для Адриано никакой лазейки. Был только один момент, когда Дора задержалась, разглядывая какую-то картину, и он смог прошептать на ухо Валентине:

— Придешь сегодня вечером?

— Да, — сказала Валентина, не глядя на него, — в четыре.

— Я тебя очень люблю, — прошептал Адриано, дотрагиваясь почти робко до ее плеча. — Я тебя очень люблю, Валентина.

Гнусавый голос гида возвестил о приближении группы американских туристов. Их разделили лица, пустые и алчные, якобы интересующиеся живописью, которую они забудут через час, между спагетти и вином «Кастелли Романи». К тому же подошла Дора, листая путеводитель, растерянная, поскольку номера картин в каталоге не совпадали с теми, что висели в залах.

Да уж конечно. Позволять им разговаривать, встречаться, прятаться. Не ему, он это уже понял, а ей. Вернее, не прятаться, а, скорее, быть в непрерывной готовности к бегству, в результате чего я все время должна была быть рядом с ней, но не надоедая, просто быть на всякий случай, даже если от этого не было никакого толку.