Лодки уходят в шторм

Начальник тюрьмы был осведомлен о крутом нраве бесстрашного горца и не стал испытывать его терпения, приказал привести арестованных. Но едва Савелий Хасиев, братья Матвеевы и другие освобожденные, обнявшись со своими освободителями, вышли на улицу, он кинулся к телефону и доложил начальнику гарнизона, что Бала Мамед со своими "разбойниками" ворвались в тюрьму и силой увели арестованных.

Гусейнзаде тут же поднял в ружье роту аскеров. Он был взбешен. Мало того что Бала Мамед отказался признать мусаватскую власть и разъезжал по селам под красным флагом, он еще осмеливается среди бела дня в самой Ленкорани врываться в тюрьму! Ну нет, этого он не потерпит!

Горстка людей, обнявшись и оживленно разговаривая, шла по улице, ведущей к пустырю "гала чимени". В конце улицы путь им неожиданно преградила цепь аскеров.

Радостно возбужденные люди остановились метрах в пятнадцати от них, и только Бала Мамед, держа руку на кобуре маузера, решительно подошел к полковнику Гусейнзаде:

— Что такое? Почему стали на дороге?

— Послушай, ты, зувандский разбойник, по какому праву ты врываешься в тюрьму?

— Никто никуда не врывался. Мы выполнили законный приказ ревкома. А разбойник не я, а ты со своими аскерами. Убери их с дороги!

— Что? Ты еще смеешь приказывать мне? А ну, отправляйтесь в тюрьму! И ты тоже!

Бала Мамед усмехнулся:

— Поздно, полковник, твоя власть кончилась. Теперь мы тебя посадим в тюрьму.

— Взять его!

Аскеры кинулись к Бале Мамеду. Офицер, зашедший сзади, ударил его рукояткой револьвера по голове, сбил с ног. Бала Мамед пытался вскочить и выхватил маузер, но аскеры по приказу Гусейнзаде дали залп и изрешетили его пулями.

Безоружные люди бросились врассыпную, укрылись в ближайшем дворе. Друзья Балы Мамеда открыли ответный огонь.

Испугавшись, как бы эта стычка не переросла в затяжной кровопролитный бой, вовсе неуместный в такой день, когда аскеры взбудоражены вестью о победе Советской власти, полковник приказал прекратить стрельбу и увел аскеров в казармы. Горцы, друзья Балы Мамеда, и те, кого он освободил из тюрьмы, и десятки жителей из соседних домов, возмущенно проклиная убийц, обступили распростертое на земле тело. Горцы бережно подняли его и, сопровождаемые массой народа, понесли во двор Беккера, где их ждали все члены ревкома. При виде печальной процессии их охватило гневное возмущение.

Нервная дрожь колотила Савелия Хасиева, ослабевшего после долгого пребывания в темной и сырой камере. Со слезами на глазах он требовал дать ему оружие, рвался пойти в казарму и расстрелять полковника Гусейнзаде.

— Ты сиди, сиди, — успокаивал его Бочарников. — У меня на полковников рука легкая. Продырявлю ему черепушку, как Аветисову. Мне терять нечего, я из покойников воскрес.

— Ай Мустафа-гардаш, — кипятился Гусейнали, — что сидишь раздумываешь? Прикажи поднять отряды! Камня на камне не оставим от казармы. В конце концов, наша власть или нет?

— Наша, Гусейнали, наша, теперь уже наша, и навсегда. — Кулиев говорил негромко, печально. — Мы много жертв принесли ради нее. Тимофей Ульянцев, Иван Коломийцев, сотни ленкоранцев и муганцев, а теперь еще и Бала Мамед… Горько терять друзей, особенно после победы… Наверное, мы тоже виноваты в гибели Балы Мамеда. Поспешили мы с тюрьмой. Я не должен был посылать на такое дело горячего, отчаянного Балу Мамеда… — Он долго молчал, опустив голову и теребя бородку. — Как видите, враг в слепой ярости цепляется за обломки своей власти. Нам еще придется дать бой бандам Шахверана, Рамазанова и прочих. Поэтому надо беречь силы. А гарнизон мы заставим сложить оружие! Без лишней горячности и кровопролития.

В этот же день Кулиев зашел на почту и отправил в Каку, в Азревком, телеграмму с просьбой о помощи. Ответ пришел незамедлительно: "Помощь будет".

Весть об убийстве легендарного сына гор Палы Мамеда с быстротой молнии облетела город, всполошила его.

Казармы раскололись надвое. Аскеры собрались на стихийный митинг, клеймили позором офицеров и аскеров, стрелявших в Валу Мамеда. Начались перебранки и стычки, вот-вот обе стороны схватятся за оружие. Многие аскеры из местных просто-напросто ушли из казарм, прихватив винтовки.

К вечеру город притих и затаился, но не спали ревкомовцы, ожидая новых провокаций со стороны мусаватистов.

На следующий день Талышинский встретился с Нахичеванским, и они подписали акт о передаче власти ревкому.

В типографии на обороте билетов займа Мугани достоинством в двадцать пять рублей, подготовленных краевой управой, но так и не реализованных, спешно напечатали воззвание ревкома, которое извещало "товарищей и граждан" о провозглашении Советской власти в Азербайджане и образовании в Ленкорани Военно-революционного комитета.

"До созыва съезда, — говорилось в воззвании, — верховная власть в уезде и городе сосредоточена в руках ВРК, исполнительным органом является представитель прежней власти, которым своевременно получено приказание не саботировать распоряжений новой власти, а относиться сугубо бережно к представителям ревкома".