Лодки уходят в шторм

Но и Аветисов не сумел добиться сколько-нибудь заметных улучшений дисциплины, наоборот, его царскорежимные замашки и требовательность вызывали раздражение и ропот солдат.

Вот почему Ильяшевич обрадовался поручению Деникина послать в Закаспий на помощь белогвардейскому генералу, терпящему поражение и отступающему под ударами Красной Армии, четыре тысячи штыков. Ильяшевич рассчитывал этим убить сразу двух зайцев: выслужиться перед Деникиным и избавиться от неугодных частей.

Все вызванные на совещание в столь неурочный час были немало удивлены, что „батюшка“, имевший привычку после обильной еды и возлияний сразу же отправляться спать, вздумал заседать, и шли неохотно.

Когда все собрались, Ильяшевич, борясь с сонливостью, важно начал:

— Господа, я вызвал вас по делу, не терпящему отлагательства. — Он изложил суть поручения Деникина и продолжал: — Приказываю перевести весь гарнизон на казарменное положение. Вы, господа командиры, приведите свои части в боевую готовность. Оденьте, обуйте солдат, ходят черт знает в каком виде! Совсем разболтались и закисли без горячего дела. Полная расхлябанность! Ну, думаю, весть о выступлении взбодрит их и положит конец всему, с чем не мог сладить наш уважаемый прокурор, — усмехнулся он в пышные усы.

— Вы уверены? — Дубянский покачал головой и хотел сказать еще что-то, но Ильяшевич уже обратился к Аветисову:

— Вы, полковник, вместе с Дубянским составьте список. Включите в него в первую очередь части, доставшиеся нам в наследство от покойной памяти бакинской совдепии, — снова усмехнулся он. — К их чести сказать, воевать они умеют. Итак, за дело, господа. Даю сроку три дня… Однако помните, цель похода держать под строгим секретом, даже от младших командиров! Ну, с богом!

С утра гарнизонные казармы закишели, как потревоженный муравейник. Всякие увольнения в город были отменены. Начались бесконечные построения, переклички, проверки, строевые занятия. Каптенармус открыл свою каптерку, стал раздавать остатки залежавшегося обмундирования.

— В поход! Выступаем! — слышалось повсюду.

— Куда? Зачем? Против кого выступаем? — осаждали бойцы членов солдатских комитетов, но те ничего не знали.

Поначалу все думали, что выступают против персидских банд, объявившихся на границе, в сорока верстах от Ленкорани, в Астаринском участке уезда.

Всех жаловавшихся на здоровье, в первую очередь маляриков, — а их было хоть отбавляй! — направили к гарнизонному врачу, молодому доктору Сидамонову, вечно ходившему в студенческой куртке. Аветисов строго-настрого приказал ему никаких свидетельств о недомогании не выдавать.

— А как же быть с маляриками?

— Малярики? В первую очередь! Здешний климат губителен для них. Там они излечатся!

— Где „там“?

Вопрос остался без ответа.

Но вскоре тайное стало явным. Среди солдат пошли слухи и толки:

— Идем турков бить!

— Не турков, а туркестанцев.

— Все одно — басурмане.

— А говорят, с большевиками драться…

Вечером Сидамонов отправился на северную окраину города, на Форштадт. Это был поселок, построенный русскими рыбаками. За низкими заборами, в глубине зеленых дворов, стояли русские избы, глядящие окнами на море; длинной улицей тянулись они вдоль тракта.

Осторожно оглядываясь, нет ли за ним хвоста, Сидамонов дошел до дома, в котором квартировал председатель солдат-ского комитета 2-го батальона Владимир Морсин, и вошел во двор.

Владимир встретил его у поленницы, набирая в охапку поленья.

— Вот и ты, Стена. Они уже тут…

Сидамонов вошел в убогую комнату. Жена Владимира Мария накрывала на стол, за которым сидели комиссар 2-го батальона Сергей Ломакин и командир пулеметной команды Григорий Арустамов, члены подпольного партийного комитета, созданного им три месяца назад, после падения Бакинской коммуны. При первой же возможности Сидамонов сообщил об этом бакинскому подполью. Спустя некоторое время нарочный из Баку привоз им печать и сто пятьдесят партийных билетов — белых картонных карточек. Организация росла, часть билетов роздали вновь принятым, остальные хранились у надежного человека.

Из-за ситцевой перегородки, отделявшей узкий закуток, слышалось легкое посапывание на два голоса.

— Хлопцы? — вопросительно посмотрел на Морсина Сидамонов.

— Утомились, — кивнул Владимир, — Мария, ты неси что у тебя есть.

Мария подала рисовую кашу с вареной тыквой:

— Ешьте на здоровье, потом поговорите, — и, накинув платок, вышла во двор.

— Ну что, точно в Закаспий отправляют? — нетерпеливо спросил Сергей Ломакин, самый пожилой из присутствующих, пока Морсин раскладывал по тарелкам еду.

— Точно, — ответил Сидамонов. — Офицер-приятель проболтался.

— Стало быть, англичанин за этим и приезжал? — спросил Ломакин.

— Не знаю. Приказ Деникина.

— Ара, ты мне скажи, почему, например, второй батальон посылают? — обратился Арустамов к Сидамонову таким тоном, словно тот принял это решение. — Почему, например, дашнака Макарова полк не посылают, а?

Сидамонов тихо рассмеялся.

— Гриша, — ответил ему Морсин, — это ж и слепому ясно видно! Красногвардейцы у них как бельмо в глазу. Вот и хотят спихнуть куда подальше.