— Однако надо найти пути преодоления конфликта. Поэтому мы хотели бы услышать от вас подробный рассказ обо всем, с самого начала. — Чичерин говорил любезно и неторопливо, словно приглашая собеседника не беспокоиться о его занятости.
— Ну, началось с того, — пригладил волосы Коломийцев, — что Шаумян вызвал меня и сообщил о телеграмме товарища Кара хана.
Карахан кивнул:
— Да, мы просили Степана Георгиевича, как чрезвычайного комиссара по делам Кавказа, подыскать товарищей для работы в Персии.
— Он предложил мне пост посланника, мотивируя тем, что я больше года работал в Персии, свободно владею фарсидским и французским языками. Я отказался, так как считая себя не компетентным в дипломатии.
— Советская дипломатия родилась только после Октября, где же взять опытных дипломатов? — сказал Чичерин.
— Вот и Шаумян говорил примерно то же самое. Словом, я согласился на пост первого секретаря и временное исполнение обязанностей посланника. Вторым секретарем назначили бывшего редактора "Известий" на армейском языке Иосифа Иоакимовича Караханяна. Он тоже свободно владеет фарсидским и французским языками. Шаумян выдал нам бумаги, и в последних числах июля мы выехали в Энзели. Там я встретился с Челяпиным и другими друзьями-ревкомовцами. Они помогли приобрести автомобиль и все необходимое снаряжение. Это была наша последняя встреча: через три дня англичане арестовали их. — Коломийцев помолчал. — Первую остановку мы сделали в Реште. Я нанес визит губернатору Сардари-Кулю. Когда я сообщил ему, что назначен Шаумяном главой советской миссии, губернатор посмотрел на меня с великой скорбью: "Разве агаи везир не знает, что в Баку новое правительство?" "Как новое? — поразился я. — А Совнарком?" "Аллах милостив", — закатил глаза губернатор. "Кто вам сказал это?" — "Только что имел честь быть на приеме у агаи консула Макларена. Он любезно сообщил мне, что новое правительство пригласило англичан в Баку". Вот когда я пожалел, что мы не арестовали Денстервиля в Эизели.
— И правильно сделали, — вставил Чичерин. — Мы не имеем права уподобляться им.
— Нас было двенадцать человек, из них — две женщины и четверо детей Караханяна. Моя жена носила под сердцем ребенка… — Коломийцев старательно пригладил волосы. — Мы сняли двухэтажный домик с небольшим фруктовым садом. На первом этаже разместились канцелярия и приемная, тут же жили наш завхоз, красноармеец Савва Богдан, шофер и прислуга. На втором этаже у нас была небольшая столовая, находились комнаты Караханяна и мои. Словом, жили в тесноте, но не в обиде. А в центре Тегерана, в белокаменном дворце посреди парка Атабег-Азама, и в загородной резиденции Зеркенд по-прежнему вольготно располагается бывший царский посланник фон Эттер.
— Нонсенс какой-то: посланник несуществующей державы! — усмехнулся Чичерин. — Об этом мы не раз писали в наших нотах.
— Меня бросало в дрожь, когда я видел царский флаг над резиденцией фон Эттера. Английские и белогвардейские офицеры, уголовные типы и проститутки — кто только не собирается там на банкеты и дикие оргии! Мне стало известно, что незадолго до нас в Тегеран приезжал Денстервиль, встречался с английским посланником Чарльзом Марлннгом и фон Эттером. Обо всем этом я написал вам, Георгий Васильевич, и отправил письмо с дипкурьером Кашкаровым, но англичане арестовали его в Энзели и отправили неизвестно куда.
— Вы прибыли в Тегеран накануне прихода к власти правительства Восуга од-Доуле?
— Совершенно верно. Его правительство, подчиняясь воле англичан, отказалось признать нас "по чисто формальным соображениям", так как грамоты подписаны Шаумяном, о судьбе которого правительство ничего не знает. Я сказал министру иностранных дел принцу Фирузу, что его ответ, продиктованный волей английского посланника, удручает меня, но все же я нахожу большое утешение в том, что персидский народ в лице целого ряда ответственных деятелей меня признает, доказательства чему я получаю каждый день.
— Смелый ответ, — ухмыльнулся Чичерин, покручивая острый ус.