Лоенгрин, рыцарь Лебедя

– Ну, исчезновение Готфрида на руку только тому, кто рассчитывал после смерти герцога Готвальда занять его трон и стать властелином Брабанта.

Она всхлипнула громче.

– Ты говоришь о Тельрамунде?

– Да, – ответил он. – Кроме того, это в характере Тельрамунда.

– Ты обвинишь его?

Он покачал головой.

– А что толку? Тельрамунд откажется. Нужны хоть какие-то улики, доказательства. А так он скажет, что я его ненавижу, клевещу, порочу. Нет, нужно что-то иное…

Он глубоко задумался, Эльза перестала плакать и затихла, глядя на него с трепетом и надеждой.

– Завтра с утра я проедусь по Брабанту, – сказал он.

Она охнула.

– Ты только вернулся!

– Я ездил наказывать, – напомнил он, – тех, кто отказался от присяги и не признавал мою власть. А завтра отправлюсь без всякого рыцарского отряда.

– Один?

Он кивнул.

– Да, это лучше всего… Ладно-ладно, ты страдаешь, когда черную работу делаю сам! Возьму Нила. Но это все, остальные пусть пока пируют и защищают замок.

Он выехал с безумно счастливым Нилом на рассвете, и когда солнце только-только зажгло в небе облака, они уже пустили коней в галоп, выбравшись за ворота.

Нил теперь держался рядом, если ширина дороги позволяет, и Лоенгрин с затаенной усмешкой заметил, что Нил присматривается к нему, когда полагает, что господин его не видит. Они ровесники или почти ровесники, но один блестящий рыцарь, к которому все относятся с уважением, даже враги, а вот второй все таскал бы мешки, несмотря на то что род Шатерхэндов один из самых древнейших на германских землях.

А этому Лоенгрину даже не пришлось доказывать свое рыцарское происхождение. Благородного человека, как говорится, видно сразу. Как держится, говорит, двигается – сразу видно, что рыцарь, благородный рыцарь, который постоянно следит за каждым словом и каждым жестом.

«Буду таким же, – поклялся себе Нил молча. – И, глядя на меня, тоже будут говорить: благородный рыцарь, отважный и учтивый, разве что малость… резкий и не всегда сдержан, но его манеры перевешивают его крохотные недостатки, посмотрите, как он держится, как едет, гордо откинувшись всем корпусом и уперевшись кулаком в бок…»

Он отдался мечтам, вздрогнул, когда под копытом резко щелкнула сухая ветка. Сверху пала густая тень, яркий день остался за спиной, над головой снова тихо переговариваются исполинские ветки, касаясь одна другой, а сами стволы, похожие на колонны лесного храма, удерживают многоэтажную массу веток, где в зелени вьют гнезда птицы, устраивают логова звери, где свой мир…

Деревья придвинулись, обступили и сомкнулись за их спинами. Солнечный свет померк, воздух стал прохладным и влажным. Сухой стук копыт затих, толстый слой преющих листьев прогибается беззвучно. Иногда под копытами влажно чавкает, брызгает зеленая слизь, там почти такой же толстый ковер зелено-красного мха, недоброго даже с виду, как и на деревьях.

Нил часто вскрикивал, его руки мелькали, как крылья ветряной мельницы под порывами ветра: крестил себя, крестил коня, деревья, землю, которую топчут конские копыта. Глаза стали как блюдца, а цветом лица мог потягаться с первым снегом.

– Ваша светлость, – проговорил он дрожащим голосом, – страшно-то как…

– Чего? – обронил Лоенгрин.

– Ну, лес страшный…

Лоенгрин хмыкнул, промолчал. В отличие от испуганного оруженосца он видел и страшных сов, затаившихся в глубине древесных пещер, никогда таких огромных не встречал, и куниц, что размерами крупнее рыси, и странные тени, что проплывают вдали за деревьями, но не уходят, следят, даже неотступно следуют справа и слева, не приближаясь и не отдаляясь.

– Говорят, – проговорил Нил и перекрестился, – там в глубине вообще живет дракон.

– А кто-нибудь его видел? – спросил Лоенгрин.

– Нет, но говорят…

Лоенгрин пожал плечами.

– Если и есть там дракон, то очень уж мелкий.

– Почему мелкий?

– А ты посмотри на деревья. Растут плотно, крылатому дракону ни взлететь, ни сесть.

– А если не крылатый?

– Тогда деревья были бы ободраны его боками. Крупному зверю пришлось бы далеко бегать за добычей. Между деревьями протискиваться надо… Мы едем медленно и то задеваем сапогами!

Нил представил себе, как дракон догоняет оленя, костяной панцирь задевает дерево и срывает кору так, что если бедное дерево и не засохнет, то рана останется на всю жизнь. Он зябко передернул плечами, хотя таких деревьев не увидел, но испуганный мозг рисует картинки одна страшнее другой.

– А вот эти зверюшки нравятся еще меньше, – произнес Лоенгрин и уточнил: – Мне. А тебе… не знаю.

Вдали за деревьями послышался наполовину свист, наполовину шипение. Нил ощутил странное оцепенение во всем теле, зябко повел плечами и начал оглядываться во все глаза, но не увидел, о ком говорит его господин.

Свист стал громче, начала кружиться голова, а деревья перед глазами качнулись и расплылись в неясные силуэты. Нил тряхнул головой, все стало на свои места, только свист усиливался, а шипение опустилось до уровня земли, почти не слышно, однако от него тело оцепенело, будто на морозе.