Логическая история цивилизации на Земле. Дополнительные доказательства моей теории (Часть 2)

Выгнав торговцев или сузив до минимума их права в сфере производительных сил и торговых путей и тем самым, забрав себе не поддающиеся точному учету прибыли, разбойники во главе государства тщетно надеются, что получили в руки вечный двигатель и перестают за ним следить. На то он, по их мнению, и вечный. Им невдомек, что этот как бы вечный двигатель, на самом деле, нежнейший инструмент наподобие скрипки Страдивари, на котором не первый встречный сможет играть, причем беречь ее надо не меньше зеницы ока. Разбойники же думают, что достаточно этой скрипкой владеть, причем примерно как КГБ владеет самим народом, чтоб из нее самопроизвольно извлекались чарующие звуки в форме золотых монет.

Как я уже писал, оставшимся в данной стране живыми, торговцам нет дела до производительных сил, торговцам, уехавшим за границу — тем более. Не имеющим ни слуха и практики извлечения звуков из скрипки бандитам ничего не остается другого, как попытаться создать музыкального робота, который бы нажимал на лады и водил смычком по струнам с равномерностью метронома. Но беда в том, что скрипка — не балалайка, у скрипки в отличие от балалайки нет ладов, медных перекладин на грифе, нажатие на которые пальцем можно автоматизировать по счету: первый — третий — пятый и снова первый. На скрипке палец ставится так тонко, что его между первым и вторым предполагаемыми ладами можно поставить в пяти — десяти местах и звук будет различным, но из — за отсутствия слуха бандит даже не может отличить их друг от друга. Между тем, для торговца, из интуиции, опыта и знаний извлечь любой звон денег не составляет почти никакого труда, если его понимать как махание топором.

И самое опасное в случае скрипки в руках бандита это то, что бандит начинает играть на скрипке как на самом большом барабане духового оркестра, в который бьют здоровенной колотушкой. Или как играют на литаврах, ударяя скрипку о скрипку со всей силы подобно медным тарелкам, отчего обе скрипки превращаются в щепки, издав на прощание жалкий писк лопающимися одна за другой струнами.

То есть, я хочу сказать (см. другие работы), представитель торгового племени, став бандитом, казаком — разбойником, навсегда теряет способность торговать. Примерно как ребенок, попробовавший бифштекс на втором году жизни, отворачивается от манной каши до самой глубокой старости, до потери зубов. И с этим ничего нельзя поделать.

Государство непременно станет хиреть. Производительность труда застопоривается в то время, когда казаки — разбойники размножаются как на дрожжах от хорошей еды и поэтому должны усиливать гнет на те же самые производительные силы, а производительные силы (люди, машины и технологии) перестают размножаться, мало того, они деградируют. В конечном итоге — самоуничтожаются как роботы в фантастических романах или ядерные ракеты, полетевшие не туда, куда нужно. Но я заскочил вперед.

Пока до самоуничтожения не дошло, разыгрываются страсти. Примерно как «Страсти по Матфею», то есть бандиты начинают сходить с ума, очень похоже киты выбрасываются на берег. Или бараны прыгают в пропасть вслед за сумасшедшим вожаком. Вариантов страстей — много и самый разумный из них — призвать торговцев и дать им права относительно свободной торговли и производства товаров, урезав тем самым свои собственные права грабить без разбору и жить в совершенной роскоши, какая только возможна на данном этапе. Но дело в том, что власть берут не для того, чтоб умнеть, а для того, чтоб — глупеть. Это — закон природы. Умнеют только при торговле в самом широком ее смысле, когда надо не силой, а — умом, брать себе блага.

Именно поэтому мне нет нужды объяснять, как пухнут и скукоживаются государства на одном и том же месте, отмечу лишь, что, раз уж начали присоединять к себе земли и народы, то остановиться уже нельзя. По следующей причине. Впрочем, я ее уже объяснял в других своих работах на примере России, поэтому скажу кратко. Чем больше государство, тем больше силы уходит на охрану внешних границ и принуждение внутри государства, но это как бы незаметно. Кажется, что вот захватим еще земель и народа, и силы пропорционально увеличатся. Но это увеличение съедается внутренним потреблением силы на принуждение и в конечном итоге неизбежно случается, что внутреннее использование силы на принуждение начинает превосходить прирост от захвата новых земель и народов. Недаром же я сказал, что сила не ведет к увеличению ума, она ведет в обратную сторону. В конечном итоге государство скукоживается.

Но свято место не бывает пусто. От сотен причин, в основном экономических, это место занимают другие. И если бы в этом и состояла моя цель доказательства, то на этом самом месте мне надо бы остановиться, а еще лучше — не начинать этот раздел, так как об этом у меня сказано раньше в других работах. Я же вдруг обнаружил главный страх царя и главный страх элиты. И как только эти два вида страха, абсолютно разного генезиса, я раньше не замечал?