Логика бреда

Напустили темени, а к чему?

<…>

Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, а небо все было в огне и золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал:

– Наляпали золота кусками, аж отваливается. Где это видано, чтобы столько тратить!

Здесь примечателен неопределенно-личный оборот. Когда хотят сказать, что какие-то одушевленные силы действуют тайно и в злонамеренных целях, употребляют неопределенно-личные конструкции. (Ср.: «Ну вот, опять по телевизору ничего хорошего не показывают». «Ну, теперь опять будут душить свободу!») Так и Передонов воспринимает естественные природные явления как вражеские козни какой-то одушевленной дьявольской силы, от которой он уже не может «зачураться», поскольку психотическое в его сознании победило.

На примере Передонова (а этот пример чрезвычайно типичен для клинической практики) мы видим, что клинический подход не помогает нам выявить, что такое подлинный бред. Попробуем подойти к делу с логико-семантической точки зрения.

Мы помним, что в соответствии с принятой нами перформативной гипотезой любая пропозиция превращается в косвенный контекст и поэтому лишается истинностного значения. Я говорю, что это береза. Или в более разговорном ключе: «Говорю же тебе, что это береза». – «А я тебе говорю, что это не береза, а осина». Тогда мы можем пойти еще дальше. Если любой косвенный контекст лишен истинностного значения, то, стало быть, истинностного значения лишены и логические законы и даже самый фундаментальный из них закон тождества (рефлексивности): «А равно А». – «А я говорю тебе, что А не равно А». Возможно, если мы будем в состоянии представить себе мир, в котором А не равно А, то это и будет мир подлинного бреда. Что это может означать, что А не равно А? Стол – это не стол. Дом – это не дом. Моя жена – это не моя жена. Вадим Руднев – это не Вадим Руднев. Я – это не Я.

Мы можем вполне представить себе человека, который говорит: «Я это не я, а кто-то другой». Это называется деперсонализацией. При деперсонализации человек себя чувствует кем-то другим, а не самим собой. Я не Вадим Руднев, а Фридрих Ницше. Но что такое Вадим Руднев, и что такое Фридрих Ницше? Вадим Руднев – это человек, проживший определенную жизнь и написавший определенные книги. Фридрих Ницше – это человек, проживший совсем другую жизнь и написавший совсем другие книги. Есть ли что-то общее между Вадимом Рудневым и Фридрихом Ницше, какое-то основание для их отождествления? Есть. Они оба философы. Но я, Вадим Руднев, могу сказать: «Я не философ Вадим Руднев, а философ Фридрих Ницше, но философ – это не философ». Тогда у нас остается по крайней мере еще одно основание для их отождествления, которое состоит в том, что и Вадим Руднев, и Фридрих Ницше – люди. Но я могу пойти еще дальше и сказать: «Я не Вадим Руднев, я Фридрих Ницше, но Фридрих Ницше – не человек, а дерево. Я – дерево Фридрих Ницше».

Все эти рассуждения напоминают по меньшей мере три философских концепции. Две из них мы затрагивали выше. Первая, построенная на реконструкциях А. Ф. Лосева, состоит в том, что в мифологическом мире первобытного человека все равно всему. А идея, в соответствии с которой психотическое бредовое мышление регрессирует к первобытному мифологическому мышлению, – это азбука психоанализа. В этом смысле Я может быть кем угодно. Как в ирландском стихотворении:

вихрь в далеком море Я
волны бьются в берег Я
гром прибоя это Я
бык утеса это Я
капля росная это Я
я прекрасный это Я
вепрь могучий это Я
он в заливе это Я
озеро в долине это Я
слово бога это Я
пламя песни это Я
возглавляю войско Я
бог главы горящей Я[67]

.

Или как в стихотворении современного поэта-концептуалиста Владимира Друка:

иванов – я
петров – я
сидоров – я
так точно – тоже я
к сожалению – я
видимо – я
видимо-невидимо – я
патефонов – я
мегафонов – я
стереомагнитофонов – я
цветотелевизоров – я

<…>

там, где не вы – я
там, где не я – я
песня последняя
песня бескрайняя
я – як-истребитель
я – член профосоюза
и мною гордится страна

<…>

и везувий – я
и вергилий – я
и василий – я[68]

.