Логика птиц

«Долго ли о правоверных мужчинах ты можешь
сказывать?» —
некий суфий допытывался у старого пира.
«О! так женщинам всегда нравится, — ответил тот, —
когда о мужчинах беседуют».
Если я не из них, хоть о них и рассказывал,
мне хорошо оттого, что поведал эту историю от души.
Пусть, кроме названия, от сахара нет ничего, —
это лучше, чем иметь рот, полный яда.
Вся моя книга — это безумие,
уму чужды её слова.
От этого отчуждения душа не очистится,
пока не отыщет аромат сумасшествия.
О чудо, будто не знаю, о чём говорю, —
до каких же пор можно искать не потерянное, о диво!
От богатства отказался по глупости,
уроки давал легкомысленным лодырям.
Если скажут мне: «О заблудившийся,
ты сам просил прощения о своих грехах, и вот оно, мол»,
Не знаю и вообще такое возможно ли,
и смогу ли оправдаться за сотни жизней.
Если бы даже мгновение я был на Его пути,
в стихию этих стихов я не погрузился бы так.
Если бы я был упрочен на Его пути,
мои стихи всегда мне казались бы злом.
Сочинять стихи — признак бездарности,
выставлять себя напоказ — признак глупости.
Раз в мире ни одного единомышленника я не обрёл,
в своих стихах пришлось высказать многое.
Если ты — ищущий тайну, разыщи же её!
Отдай душу, плачь кровью и ищи её.
Ибо я пролил кровавые слёзы,
пока написал такие слова, льющие кровь.
Если вдыхаешь запах моего глубокого моря,
ощутишь и запах крови от слов.
Отравленным ядом нововведений
достаточно противоядия, что в этих высоких словах.
Но хотя я — Аттар, противоядие продающий,
печень сгорела у меня самого, словно я браком торгую.
Есть люди неблагодарные, есть и незнающие,
поэтому я в одиночестве печень и ем.
Когда на сухари перейду,
замочу их в слезах, словно в приправе.
Своим сердцем обожгу этот стол
и угощу я иногда и архангела.
И если архангел со мной трапезу разделял,
неужели преломлю хлеб с подлецами этого мира?
Не нужен мне хлеб всяких бездарей,
довольно мне черствой корки и слёз на закуску.
«Величие сердца»[364] бодрит мою душу,
скромность стала моим «бессмертным сокровищем».
Разве обеспеченный такими сокровищами
сможет унизиться перед встречными подлецами?
Слава Богу, что во мне нет печали,
что не зависел от необходимости унижения:
не ел я пищу ни одного тирана
и никому не посвятил ни одной книги.
Достаточно мне восхищенности и моей высокой воли,
пищи для тела и силы души мне хватает.
Прошедшие к себе забрали меня,
к чему же терпеть мне здесь всех себялюбцев?
Когда я освобождён от этих людей,
то радостен я вопреки сотне бед.
Хорошо, что мне не до этих злоумышленников,
хвалят они меня или бранят.
Настолько я безысходен в своей боли,
что отвернулся от всех горизонтов.
Знал бы ты о моих сожалении и боли,
превзошёл бы меня в изумлении.
Ушли тело с душой, и от них
нет иных следов в моей доле, кроме боли и сожаления.