Так называемый закон основания
в своей первоначальной формулировке у Лейбница есть не логический закон, а метафизическая аксиома, которая имеет отношение только к части наших суждений.Поскольку всякое суждение предполагает достоверность своей значимости, постольку может быть установлено положение, что ни одно суждение не высказывается без психологического основания его достоверности
; и поскольку оно правомерно лишь тогда, когда является логически необходимым, постольку всякое суждение утверждает, что имеет логическое основание, которое делает его необходимым для всякого мыслящего. Но тем самым оно заявляет лишь такое притязание, права которого должна исследовать логика.Сущность необходимости в мышлении
высказывается положением, что вместе с основанием необходимо полагается следствие, вместе со следствием уничтожается и основание. Этот закон основания и следствия соответствует закону противоречия, как основной закон деятельности нашего мышления.
1. Результаты предыдущего параграфа, по-видимому, сами собой выражаются в положение, что без основания невозможно совершать акта суждения.
Ибо под основанием понимается как раз то самое, что делает суждение необходимым. Таким образом, из анализа того смысла, в каком выполняется и высказывается всякое вообще суждение, сам собой вытекает четвертый из так называемых законов мышления; он высказывает совершенно общее свойство всякого вообще акта суждения, что в вере в значимость суждения вместе с тем содержится вера в его необходимость.
2. Закон основания,
понимался в различном смысле, и в этом отношении он разделил судьбу других так называемых законов мышления. Лейбниц первоначально ясно установил его в качестве верховного принципа наряду с законом противоречия. «Наши заключения, – говорит он64, – основаны на двух великих принципах, на принципе противоречия… и принципе ratio sufficients, в силу которого мы принимаем, что ни один факт не является истинным или действительным, ни одно положение не является истинным, без того чтобы не было достаточного основания, почему оно таково, а не иначе, хотя основания эти в большинстве случаев нам могут быть неизвестны». Легко разграничить в этой формулировке две стороны: именно что речь здесь идет отчасти о действительном существовании реальных вещей и процессов, отчасти об истинности суждений. Но если вспомнить, что Лейбниц хочет обосновать на этом принципе лишь фактические истины, т. е. истинность тех суждений, которые высказывают факт, тогда как необходимые истины покоятся на законе противоречия, что последней ratio sufficiens для него всегда является Божественная воля, то ясно, что различение это ничего не означает и принцип Лейбница есть не что иное как реальный принцип причинности: существование всякой действительной вещи и действительность всякого процесса должны иметь причину. Ибо суждения, высказывающие факты, обосновывают ведь свою истинность на действительности последних, их истинность зависит, следовательно, от того, что высказанное действительно; а истинность высказанного зависит от достаточной причины. Когда, следовательно, я указываю реальное основание фактической истины, то я называю ту причину, какая создала действительное. Но отсюда ясно также, как мало прав имелось для того, чтобы из этого сделать просто общий логический закон, который наряду с законом противоречия имел бы значимость по отношению к тем суждениям, какие подчинены также и закону противоречия. Отсюда ясно также, что в лейбницевском принципе нельзя было искать логического основания, которое было бы отлично от реальной причины. Это исключается уже в силу неоднократно встречающегося замечания, что ratio sufficiens может часто оставаться для нас неизвестной. Это имеет значение, конечно, только по отношению к реальной причине. Логическое основание, которого мы не знаем, строго говоря, есть противоречие, ибо оно становится логическим основанием лишь благодаря тому, что мы знаем его. Только в том случае, если мы будем придерживаться фикции, словно суждение может быть истинным независимо от того, что какая-либо интеллигенция мыслит это суждение, – только тогда можно допускать, что и основание дано где-то в пустоте. Кто, следовательно, устанавливает в качестве логического закона «ничто не должно быть мыслимо без основания» – тот во всяком случае имеет в виду нечто совершенно иное, нежели имел в виду Лейбниц.