Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

2. Если в суждениях, предикат которых выражается именем прилагательным или именем существительным, суждение выполняется не путем простой постановки рядом (ό μέυ βίοξ βραχύς, ή δε τέχυη μαχρή), но на помощь привлекается глагол быть, то этот последний не в силу своего значения является элементом, выражающим выполнение суждения; напротив, функция суждения заключается лишь в форме его флексии. Но глагол быть служит средством для того, чтобы придать предикату глагольную форму и достигнуть того, чтобы он мог принять такое окончание, которое уже внешним образом свидетельствует о его отношении к субъекту в качестве предиката. В суждении «киноварь (есть) красная» глагол быть по своему смыслу не присоединяет ничего такого, чего уже не было бы в слове «красный» соответственно его роду, поскольку «красный» как имя прилагательное содержит в себе все же указание на имя существительное, свойством которого оно является. «Быть красным» значит то же самое, что и «красный»; «красное» и «сущее красным» как конкретные понятия значат совершенно то же самое, что «краснота» и «красный цвет» как абстрактные понятия. Тут прямо указывается лишь, что «красный» не мыслится абстрактно само по себе, а должно быть предицировано определенному субъекту Итак, слово «быть» служит, конечно, средством для того, чтобы внешним образом облегчить слову «красный» это определенное применение, для того чтобы выставить его в качестве предиката – в противоположность простому атрибутивному отношению, каковое значение могла бы иметь простая постановка рядом. Но тем самым оно служит лишь точкой опоры для связки, но не является самой этой последней; оно не делает суждения, но лишь подготовляет его. Еще яснее обнаруживается эта функция глагола «быть» обозначать тот смысл, в каком должно употребляться слово, у имен существительных. Последние, в отличие от имен прилагательных, уже не содержат в своей форме отношения к чему-либо другому, но по своему значению они уже с самого начала могут выполнять функцию предиката, так как обладают общим значением, и последнее приписывается определенной единичной вещи лишь через посредство суждения наименования. «Человек» не есть имя определенного индивидуума, хотя представление об индивидуальном облике и заключено в его значении. Это вообще не имя, а знак определенного содержания в представлении. Лишь указательное местоимение или член превращают слово в имя определенных людей. Наоборот, «быть» делает его предикатом, и прежде чем стать именем, оно раньше должно уже было быть предикатом. Таким образом, «человек» как общее представление, которое еще ждет своего отношения к определенному индивидууму, и «быть человеком» по своему смыслу суть одно и то же: глагол служит здесь лишь для того, чтобы внешним образом выражать функцию предиката, которая иначе могла бы быть выражена только при посредстве расположения слов и ударения. Таким образом, глаголу принадлежит функция грамматического формального элемента. Но это не тот формальный элемент, который выражает акт суждения и заслуживает названия связки.

3. Но каким образом возможно это, что употребляется именно глагол быть, и какая связь существует между тем значением, какое принадлежит «быть» как самостоятельному глаголу, когда оно выступает само по себе в качестве предиката, и этой функцией в связи с именами прилагательными и существительными?

Дм. Ст. Милль в четвертой главе первой книги своей «Логики» обращает внимание на ту двусмысленность, какая кроется в слове «быть»: когда оно употребляется в качестве так называемой связки, оно отнюдь не хочет-де высказывать, что субъект существует, но оно обозначает лишь отношение предикатности (Prädication). Такое суждение, как «центавр есть выдумка поэтов» прямо ведь уничтожает утверждение, что центавр есть, существует. И Милль удивляется тому, что двусмысленность эту просмотрели почти все авторы, хотя она существует одинаково как в новых, так и в старых языках.

Милль столь же мало обратил внимания на Гербарта, как и на других немецких философов. Гербарт (Einl. in die Phil. § 53) по примеру Фихте²⁸ с обычной остротой подчеркнул, что суждение «А есть В», а также вопрос «А есть, конечно, В?» отнюдь не содержат в себе обычно примышляемого, но совершенно отличного утверждения, что А есть, существует. Ибо тут нет даже речи об А самом по себе и о его существовании, его значимости.