«Кавказский. Тридцатые, сороковые для старшего, может быть. Какой-то большой и мускулистый. Она смотрит на меня сверху вниз. — Не такой красивый, как он, это точно.
"Что-нибудь еще?" — требует Павел. «Татуировки, шрамы? Во что они были одеты?
«Джинсы, я думаю. Или хаки? Я точно не помню. Черные или серые рубашки, возможно темно-синие. Что-то темное. Никаких шрамов, я думаю. О, но, — она оживляется, — у старшего была татуировка на внутренней стороне запястья. Я видел край у него под рукавом.
«Они спрашивали о списке вакансий?» — спрашиваю я, сохраняя голос, несмотря на ярость и страх, переполняющие меня.
Я должен знать, насколько плоха ситуация, насколько они близки к тому, чтобы найти ее.
Женщина кивает. «Конечно. Хотел узнать все об этом, кто и что и где. Я сказал им, что не знаю наверняка, но, вероятно, это была та старая собственность Джеймисона в горах, которую купил тот богатый русский. Скажи, — она косится на Павла, — откуда у тебя этот акцент? Вы, мальчики, случайно не из…
— Спасибо, — коротко говорю я и достаю телефон, чтобы позвонить Константину, пока мы спешим обратно к машине.
Как только мой брат берет трубку, я выдаю описание, которое мы получили, и требую обновления результатов поиска.
Гораздо важнее найти Хлою сейчас, пока это не сделали убийцы.
«Пока ничего», — говорит Константин. «На самом деле… Подождите минутку. Позвольте мне перезвонить вам. Я думаю, что мы только что получили хит».
Я уже собирался прыгнуть во внедорожник, но теперь шагаю впереди него, уровень адреналина в крови растет с каждой секундой.
Возможно, мы уже опоздали.
Они знают о моем комплексе и интересе Хлои к нему.
Может быть, они не стояли лагерем у ворот, когда она выезжала, но они не могли быть далеко.
Развернувшись, стучу в окно рядом с Павлом. — Вызовите медицинскую бригаду на территорию, — коротко говорю я ему. — Он может нам понадобиться.
Мой телефон вибрирует в кармане, и я хватаю его. "Ага?"
«Наблюдений нет, но у нас есть частично стертая пленка», — сообщает Константин. «Та же цифровая подпись, что и у других. Два часа стерты — и похоже, что это было сделано около получаса назад. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что они учуяли ее запах и не хотят, чтобы кто-нибудь об этом знал.
Я уже на полпути в машине. — Откуда кассета?
— Бензоколонка примерно в сорока милях к западу от вас. Я пришлю тебе координаты».
Я вешаю трубку и приказываю Кирилову нажать на газ.
50
Хлоя
Дорога расплывается перед моими глазами уже в сотый раз, и я отрывисто вытираю влажные щеки. Я не знаю, почему я не могу сдержать слезы, почему у меня болит грудь, как будто я снова потеряла маму. Банан, который я взяла на заправке, лежит на пассажирском сиденье, недоеденный, и хотя это единственная еда, которую я сегодня ел, от мысли о том, чтобы откусить еще один кусочек, меня тошнит.
Я снова еду вслепую, в никуда. Должно быть, первые пару часов я была в шоке, потому что с трудом могу вспомнить, как я сюда попала. Я знаю, что где-то заправил машину, потому что указатель уровня топлива показывает, что бак полный, но у меня есть лишь смутное воспоминание о том, как я зашла в грязный магазин и расплатился. Банан оттуда, я уверена — я схватила его на автопилоте — но я не помню, чтобы ела его, хотя должна была.
Я почти уверена, что они не продают недоеденные фрукты даже на самых грязных заправках.
Дорога впереди поднимается вверх и резко изгибается, и я заставляю себя сосредоточиться. Последнее, что мне нужно, это съехать со скалы. А так, я чувствую, что это более или менее то, что я делаю с каждой милей расстояния, которое я прокладываю между собой и Николаем.
Я поступила правильно, умно.
Я постоянно говорю себе это, но это не помогает, не уменьшает ощущения, что я совершил ужасную ошибку. Прошло всего несколько часов с тех пор, как я уехала, но я скучаю по нему так остро, как будто мы были в разлуке несколько месяцев. Когда он был в командировке, я знала, что увижу его снова, знала, что мы будем разговаривать каждый вечер, но теперь такой уверенности нет.
Он может отказаться разговаривать со мной, когда я ему позвоню.
Он может быть так зол на то, что я ушла, что не захочет, чтобы я возвращалась.
Теперь, когда я нахожусь здесь, вдали от территории, откровения Алины кажутся еще больше похожими на бред больного, одурманенного мозга, и хотя я не могу полностью отмахнуться от них, я содрогаюсь при мысли о том, чтобы встретиться с Николаем и спросить его действительно ли он убил своего отца.
Какой невинный человек не будет оскорблен этим вопросом?
Какой бойфренд не пришел бы в ярость из-за того, что его девушка поверила такой чудовищной лжи?
Я должна была остаться. Черт, я должна была остаться. Даже если в то время это казалось рискованным, я должна была выслушать Николая справедливо. Ключи ничего не доказывают. Алина могла иметь их все время; она могла даже украсть их у Павла. Если бы Николай хотел лишить меня свободы, он мог бы предпринять множество других действий — например, сказать охранникам, чтобы меня не выпускали.