Логово горностаев. Принудительное поселение

— Ну вот и чудесно, — ответил Балестрини уже в дверях. Но то, что он услышал, заставило его застыть на пороге, хотя до его сознания еще не дошел смысл сообщения. Он повернулся к экрану телевизора, который наполовину заслонила собой Стефания. Джованнелла тем временем уже устраивалась в «папином» кресле.

— …На автостраде Милан — Генуя, в месте развилки на Больцането, — закончил диктор, комментируя кадры телехроники, и Стефания закрыла лицо руками.

— Господи, боже мой!

На асфальте распростерлись тела двух инспекторов дорожной полиции, а вокруг, как всегда, суетились люди с хмурыми, напряженными лицами. Затем объектив телекамеры прошелся по стоящей машине — «фиату-132», — внутри которой на месте водителя угадывалась откинувшаяся назад темная фигура. Балестрини тотчас узнал убитого, когда в полутьме на секунду показали его лицо крупным планом, — еще до того, как назвали его фамилию. Это был Ферриньо из «красных бригад».

— Андреа, — тихо прошептала Рената, и Балестрини, невольно вздрогнув, обернулся.

— Я не заметил, как ты подошла.

— Это… он?

— Да, это Ферриньо. Его остановили для проверки документов. Он застрелил одного полицейского и ранил другого.

— Он мертв?

— Ты что — не видишь? — отозвался Балестрини, указывая на экран, но было уже поздно — Рената увидела только репортера, который брал интервью у какого-то растерянного очевидца. — Да, он мертв.

— Ну и слава богу, — сказала Рената, прикрыв глаза. Несмотря на то что жена стояла так близко, Балестрини еле услышал, как она тихонько, с облегчением вздохнула. Лицо у нее было такое бледное, что он испугался — вдруг она сейчас лишится чувств.

— Ты что — радуешься чужой смерти? Разве это хорошо? — усмехнувшись, попытался он пошутить, но губы у него пересохли, и из горла вырвался лишь какой-то нечленораздельный звук.

— Он ведь ехал в Рим? — спросила Рената, открывая глаза.

— Ну кто теперь это может сказать? Наверно, хотел сделать остановку в Генуе.

— Да, конечно.

Он увидел, как жена вернулась в ванную, и машинально бросил взгляд на часы, но ничего не увидел. Во всяком случае, пора было одеваться. Он вышел из гостиной, где Стефания с Джованнеллой, пришедшие в самое веселое настроение, трещали без умолку, уже не обращая никакого внимания на телевизор. Там начался другой репортаж — сообщение о Ферриньо закончилось.

Причесываясь перед зеркальным шкафом, Балестрини подумал, что Рената, весьма вероятно, права — Ферриньо, возможно, в самом деле направлялся в Рим. Но если и так, это еще ни о чем не говорит. Он не верил, что сбежавший террорист может исполнить свою угрозу, он никогда в это не верил, и сам не мог понять, почему лоб сейчас покрылся холодным липким потом, а во рту пересохло. Возможно, не столько из-за страха, сколько от волнения. Придя к этой мысли, он почувствовал себя значительно лучше.

— Ты одеваешься? — спросила, входя в спальню, Рената.

— Через пять минут буду готов.

Рената не ответила, и Балестрини незаметно взглянул на нее. Хотя он и считал себя человеком рассеянным, но все же не мог не заметить, что с некоторых пор с Ренатой творится неладное. Он попытался найти этому какое-то простое и извиняющее ее объяснение. Но не сумел.

— Ну, что еще? Что с тобой? — спросил Балестрини, злясь на себя за свой невольно раздраженный тон.

— Со мной? Ничего.

— Не знаю… но у тебя такая недовольная физиономия.

Ответа не последовало, разговор был окончен. Балестрини начал завязывать перед зеркалом галстук и должен был признать, что в ту минуту недовольная физиономия была у него самого. Рената пошла отдать последние распоряжения Стефании.

В семье Балестрини подобный разговор между стариком председателем и его супругой нельзя было себе даже представить. Иногда маленькому Андреа казалось, что между родителями пробежала кошка, но отец делал ему знак, как бы говоря: «Лучше промолчать, лучше не будем поднимать шума». И они все втроем шли немного прогуляться. На улице отец никогда не позволял себе и намека на плохое настроение жены, и атмосфера сразу разряжалась, они спокойно болтали, а иногда даже и шутили.

То же самое происходило и когда председатель возвращался из суда темный как туча. Он молча, спокойно садился за стол, и тогда председательша совершенно ясно давала понять мальчику, что сегодня надо вести себя лучше, чем обычно: сидеть за столом как следует, не болтать, а затем идти в свою комнату заниматься. Никогда он не видел, чтобы мать приставала к отцу с расспросами, что случилось, все ли у него в порядке. И никогда она не пыталась развеять мрачное молчание мужа, как-то развеселить его.

— Я готов, — объявил Балестрини, появляясь в дверях кухни. Рената, показывавшая Стефании что-то в холодильнике, в ответ кивнула:

— Иду.

— Ты уходишь, папочка? — спросила Джованнелла, как обычно, напуская на себя недовольный вид. Балестрини, улыбаясь, высоко поднял девочку.

— Ты будешь хорошо себя вести?

— Не знаю.

— Ах, вот как!