Логово льва

«Какой же я дурак! Нет, даже не дурак — сволочь последняя! — без устали корил себя Ник. — Знал же, знал на уровне подсознания, что не кончится это добром. Как же иначе, голливудских фильмов-то, в своё время, досыта насмотрелся. В этих фильмах всегда так было: кончается романтическая история полным хэппи-эндом, главные герой и героиня целуются, и тут из-под обломков разрушенного здания вылезает мерзкий монстр, убитый уже много раз, поднимается, и герою, либо героине, подло стреляет в спину. Знал ведь всё, а недосмотрел! Предлагал же тогда мудрый Аймар — сразу эту Нару зарезать, чтобы не рисковать, так нет же, не послушались старика, слюнтяи…

Айна безостановочно хрипела и протяжно стонала — практически выла, на её губах пузырилась странная зеленоватая пена.

Ник склонился над раненой девушкой, внимательно присмотрелся.

Нож, судя по всему, совсем неглубоко вошёл в грудную клетку и сердца не задел.

Почему же Айна так хрипит? А ещё — эта пена странная…

Подошёл Зорго, торопливо снял с мёртвого тела Нару ножны, понюхал, тут же переменился в лице.

— Плохо всё, совсем плохо, — сообщил дрожащим голосом. — Это яд «бозанко», страшный, смертельный!

Джек Негро тоже повертел ножны в руках, хмуро подтвердил:

— Да, «бозанко», страшная штука, придуманная индейцами племени чиго очень много Больших Солнц тому назад. От него нет спасения, человек, которому он попал в кровь, умирает долго, в страшных мучениях.

Банкин осторожно вытащил кинжал из груди Айны, промыл рану перекисью водорода, потом — слегка разведённым ромом, смазал мазью Вишневского — вдруг, да вытянет яд, — тщательно перевязал.

Потом раненую на руках осторожно перенесли в наспех поставленную палатку.

Айне становилось всё хуже и хуже, она уже не стонала — кричала страшно и протяжно, её глаза закатились, зеленоватая пена клочьями слетала с губ…

Лицо девушки разительно изменилось: слетел весь лоск и шарм, из-за которых многие принимали Айну за испанку с примесью крови благородных ацтеков, сейчас на грязном байковом одеяле лежала обычная чукотская девчушка — худая, измождённая, с неровным шрамом на серой щеке.

Сизый непрерывно носил в палатку к умирающей жене сосуды с разными отварами, орал на всех подряд, пинал мулов, подвернувшихся под ноги, и плакал — мелкими злыми слезами…

Всё правильно, как тут не плакать?

Сам во всём виноват: не попал бы тогда, как лох последний, в плен к этим чиго, — сидела бы себе Айна в Ленинграде, живая и здоровая, Афоню с Мартой воспитывала…

Ник сидел вместе с Банкиным и Джедди за походным столом, смолил без остановки местные гадкие папиросы, пил, не хмелея, крепкий ром — чарку за чаркой. Банкин что-то хмуро бормотал себе под нос, плавно водя остриём стилета по столу, Джедди крепко задумался, что называется — полностью ушёл в себя…

Подошёл Сизый. Он уже не плакал — строгий весь такой из себя, подтянутый.

Папиросу достал, закурил и заговорил — голосом бесцветным и мёртвым:

— Ей всё хуже становится. Щёки уже ввалились, почернели, волосы выпадают. Не могу я на это больше смотреть! Может, кто-нибудь из вас, а? Я сам — не смогу…

Ник переглянулся с Банкиным, оба сразу поняли — о чём это Лёха просит.

Молчали, отводили в стороны глаза.

Джедди очнулся от своих дум, поглядел на всех по очереди круглыми испуганными глазами.

— Вы что такое задумали? А? Вы что же, хотите её… — парнишка не смог договорить, на его глаза навернулись слёзы.

— Это жизнь, мальчик, — негромко проговорил Сизый. — Нельзя по-другому.

— Можно! — твёрдо заявил Джедди. — Я спасу сеньору Анну! И не надо так недоверчиво качать головами! Я знаю, что говорю! Понимаете, мой Огнин, — пальцем показал на свой медальон, — он очень многое может. Мне дон Романо рассказывал. Кто носит на своей груди Огнин, тот не может умереть ни от яда, ни от огня, ни от воды. Понимаете? Только это относится к настоящему хозяину Огнина. Не к тому, кому просто дали его поносить, а к Хозяину. Понимаете? Вот, я уже попрощался с медальоном, теперь он — не мой… Пойдёмте, я передам Огнин его новой хозяйке…

Вынесли Айну из палатки, бережно уложили на мягкую траву, согретую последними лучами заходящего солнца.

На девушку было страшно смотреть: живая мумия, почерневшая, беспрестанно кричащая от боли.

Ник не очень верил в целебную силу медальона, хотя, с другой стороны, верить было больше не во что.

Все встали вокруг Айны, Джедди вышел вперёд, снял Огнин с шеи, в ладонях зажал, устремил глаза в небо, еле слышно прочёл какую-то молитву на незнакомом языке…

А потом коснулся губ умирающей древним медальоном.

Показалось или действительно? Огнин на мгновение изменил свой цвет, словно бы подмигнул.

Как бы то ни было, но Айна тут же перестала кричать, а ещё примерно через минуту её лицо совершенно изменилось: щёки порозовели, нос вытянулся, чёрные глаза широко открылись — стали просто огромными…

Прекрасное такое лицо, красоты неземной, просто — ангельское.

— Господи, кто бы ты ни был на самом деле, — спасибо тебе! — хрипло выдохнул Сизый.