Едва спустились с сопки, попали в болото. Поросшая редким осинником почва отвратительно хлюпала под ногами, промоченный дождем тонкий слой дерна держал плохо, сапоги то и дело пробивали его, проваливаясь и застревая в жидкой грязи. Хорошо еще, что дождя утром не было. Дождя не было, но вместо него над болотом стояло облако гнуса. Даже противомоскитные сетки помогали плохо. Проникая сквозь малейшие щелки, гнус тут же забивался в глаза, уши, нос. Открытые участки кожи зудели от непрерывных укусов, болото казалось бесконечным. Когда они остановились для короткого отдыха на относительно сухом островке, Драч подошел к Донгарову.
– А что, другой дороги не было? – мрачно спросил он.
– Другая дорога есть, – немедленно ответил тот. – Но по ней нельзя идти.
– Это еще почему?
– Та женщина – ульгень, – сказал Донгаров. – Она нас услышит.
– Кто? – переспросил Драч.
– Ульгень, – повторил Донгаров и, насупившись, посмотрел ему в глаза. – Колдунья, по-вашему. Понимаешь?
– Что за бред! – скривился Драч. – Ты, Аким, кончай, на хрен, свои басни. Вот мы по твоей колдунье кружком пройдемся, так она сразу чутье потеряет.
Семен одобрительно заржал, его смех подхватили остальные.
– Женщину трогать нельзя! – обеспокоенно сказал Донгаров. – Ты обещал!..
– Ладно, ладно, – потрепал его по плечу Драч. – Не трогать – значит, не трогать… Долго еще идти?
– Скоро болото кончится. Потом легко идти будет. К полудню дойдем.
Действительно, вскоре они увидели впереди голубую стену леса, настроение у них немного поднялось. Идти по чащобе урмана было ничуть не легче, но здесь хотя бы гнус нападал не столь яростно и надоевшие сетки можно было поднять с лица. Изредка Драч сверял направление движения по компасу. Он не то что не доверял проводнику, но просто не понимал, как тому удается не сбиться с пути при полном отсутствии ориентиров и тускло-сером, затянутом плотными облаками небосводе. Драч был городским жителем и оставался им в душе, несмотря на разнообразную и богатую жизненную практику.
Но Донгаров действительно не сбивался, шел точно по азимуту, словно в теле его был зашит свой собственный компас. В какой-то момент Драч почувствовал, что путь их снова пошел вверх по склону.
– Скоро избушку увидишь, – сказал, оглянувшись, Донгаров. – На сопку залезем, сверху хорошо будет видно.
Не слишком крутой подъем оказался изнурительно долгим. Даже «спортсмены», не упускающие случай похвастать физической кондицией, громко сопели под своими рюкзаками. Что же до Семена и Тихона – они отстали от остальных шагов на тридцать и прилагали отчаянные усилия, чтобы не потерять впереди идущих из виду. Драч тоже изрядно взмок, однако отставать от проводника не желал и упрямо переставлял ноги, глядя Донгарову в спину, исполняясь ненавистью к нему, к тайге, к Шаврову и этой паршивой работе…
Под ногами захрустели мелкие камни. Драч огляделся и увидел, что лес кончился, до вершины рукой подать. Ровная вершина сопки была покрыта реденьким кустарником и в одном месте обрывалась вниз довольно круто. Именно отсюда в отсутствие многометровых сосен, елей и лиственниц открывался обзор на лежащую под ними долину. Драч осторожно присел с Донгаровым на краю обрыва.
– Гляди! – Донгаров протянул руку, но Драч поначалу ничего не увидел, как ни старался.
– Вон конек крыши торчит, – показывал Донгаров. – Дым видишь? Печку топят. Значит, они точно там. Больше некому. Сейчас в тайге чужих людей не бывает. – Он помолчал немного и добавил: – Кроме вас.
Теперь Драч действительно увидел прозрачную синюю полоску дыма над деревьями. Охотничий азарт мгновенно проснулся в нем, заставив позабыть об усталости.
– Давай спускаться! – скомандовал он.
Что-то не так сегодня было с печкой – видно, давал себя знать дымоход, не чищенный ни разу с того момента, как его сложили. К тому же отсыревшие дрова шипели и решительно отказывались разгораться, дым из-под чугунной дверцы валил в избу, глаза у Глеба покраснели и отчаянно слезились. Чертыхаясь, он снова натесал топориком щепы, вытащил из печи сучья и сложил их наново. Хорошо бы сунуть под самый низ газетку, однако газеты в тайгу не доставляли, надо было обходиться тем, что есть.
Очередная попытка оказалась более удачной. Огонек, зыбко затрепетал на сухой лучинке, потом перебрался на соседние, поджег кусок бересты. Глеб затаил дыхание, осторожно подкладывая щепку за щепкой в занявшийся костерок. Пламя постепенно окрепло, в трубе загудел теплый воздух. Глеб облегченно вздохнул и закрыл чугунную дверцу. Теперь к возвращению Анны печка успеет достаточно прогреться.
Он протирал испачканные сажей пальцы, когда услышал на крыльце ее шаги. Анна вошла в избу и отчего-то тут же бросилась к тусклому окошку. Лицо ее показалось Глебу странно напряженным, словно Анна вслушивалась во что-то ведомое только ей одной.
– Чуть не полчаса возился, – показал Глеб на гудящую пламенем печь.
– Глеб! – тревожно сказала она. – Что-то не так!
– Ты о чем, Анечка? – не понял он.
– Пойдем отсюда, скорее! – она начала торопливо собирать свой мешок. – Мы должны отсюда уйти.
– Почему? Что случилось?