Логово зверя

А всё более входивший в раж Иван Саныч, уже не сдерживая себя и не стесняясь присутствием двух десятков зрителей, – а точнее, напротив, вдохновляясь тем, что на него смотрят, им восхищаются, его боятся, – орал всё громче, трясясь всем своим тучным, разморенным на жаре телом и меча громы и молнии на скорчившегося у его ног маленького, плюгавого, жалкого человечка, которого сам же только что хвалил:

– Ты что ж это, поганец, гадёныш, сукин сын, вообще оборзел?! Ты забыл, кто ты есть на этом свете, кем ты был, из какого дерьма я тебя вытащил?! Забыл, сволочь, кто тебя человеком сделал, ввёл тебя, бездарь, в науку, определил на руководящую должность! Забыл всё это, да?! Отвечай, ничтожество! Отвечай, гнида!

Смятый, раздавленный, расплющенный Лёша, понимая, что отмалчиваться и дальше опасно – себе же хуже сделаешь, – по-прежнему не решаясь взглянуть на разъярённого хозяина, чуть слышно промямлил:

– Вы, шеф… Только вы… Всем вам обязан… Всю свою жизнь бога за вас молить буду…

Но тот прервал его, вновь уперев толстый, как сосиска, палец в раскоп и возопив пуще прежнего:

– Так какого же хрена ты тут делаешь?! Для чего ты мной здесь поставлен? Не для того, чтобы водку жрать и девок щупать, а чтобы работать не покладая рук и руководить этим сбродом. А ты чем занят, бездельник, оболдуй, пустозвон? Языком только трепать мастер и липовые отчёты составлять… Вытурю к чёртовой матери! Мне такие работнички не нужны. Неужели ты, дурья твоя башка, вообразил, что мне некого поставить на твоё место, что ты прям такой незаменимый?..

– Незаменимых у нас, как известно, нет, – решился вставить Рыгорыч, тот самый козлобородый вития, возгласы которого слышали утром Юра и Паша и который был теперь в свите «солнца отечественной археологии».

«Солнце» метнуло на него косой взгляд и, вновь переключившись на несчастного Лёшу, продолжило свою мысль:

– У меня таких, как ты, пруд пруди. Достаточно мне только поманить, пальцами щёлкнуть – и сбегутся гуртом, на задних лапках, готовые служить мне верой и правдой. Я одним своим словом, одним взглядом могу осчастливить человека, возвысить, вознести до небес. А могу, если пожелаю, уничтожить, смешать с грязью, раздавить, как таракана. Понимаешь ты это, голова садовая?

Опытный и ушлый Лёша, уловив своим сверхъестественным чутьём, что гнев начальника начинает понемногу остывать, усиленно закивал и, отважившись наконец взглянуть ему в лицо, пролепетал с покаянным и умоляющим видом:

– Да, конечно… понимаю, шеф… Вы правы, как всегда… Кругом я виноват… нет мне прощения…

Иван Саныч посмотрел на него сверху вниз смягчившимся, уже не метавшим молнии взглядом и снисходительно усмехнулся.

– Ну, так уж и быть, прощаю на этот раз. Отходчивый я. А вы пользуетесь этим и чёрт-те что творите… Но запомни, Лёха, если ещё хоть раз повторится такое, – его глаза вновь на мгновение вспыхнули холодным, стальным блеском, а тон стал твёрдым и жёстким, – пеняй на себя. Ты меня знаешь: я могу миловать, но умею и казнить! Многие имели возможность убедиться в этом…

– Что вы, что вы, шеф! – зачастил Лёша, смиренно заглядывая в грозные хозяйские очи масляным, увлажнившимся взором. – Я всё понимаю. Мне два раза повторять не нужно… Я исправлю свою оплошность. В лепёшку расшибусь, чтобы угодить вам. Чтобы вы были мною довольны… Мне так жаль, я так раскаиваюсь, что напортачил тут сегодня…

Иван Саныч опять ухмыльнулся и потрепал верного слугу за ухо, от чего тот просиял и аж глаза зажмурил от удовольствия, точно нашкодивший кот, которого, посердившись, приласкал подобревший хозяин.

– Ты не жалься мне тут и не кайся, а дело делай. Гони давай сюда этих бандерлогов – я хочу посмотреть, как они работают. И поживее! Мне некогда ждать, куча дел ещё есть…

Лёше не нужно было повторять дважды. Шеф ещё не договорил, а его уже и след простыл: он стремглав, не чуя под собой ног, понёсся исполнять распоряжение.

Иван Саныч, лицо которого постепенно приняло обычный здоровый, румяный окрас, широко, во весь рот улыбнулся и, полуобернувшись к своим сопровождающим, веско произнёс:

– Вот так вот, уважаемые, и руководим научной деятельностью. А что делать? Другого языка эта публика не понимает. Такой это народ! Привык к кнуту… Хотя и пряник иногда нужен, как же без этого?

Лица присутствующих немедленно, как по команде, также расплылись в угодливых, подобострастных улыбках, а головы усиленно закивали, так, чтобы у шефа, не дай бог, не возникло подозрения, что кто-то не согласен с ним. Исключение составлял лишь Рыгорыч, стоявший с недовольным и пасмурным видом и даже не пытавшийся изобразить радость и удовольствие в связи с приездом «главного» и согласие с его тезисами. Видимо, он был здесь единственный, кому по какой-то неведомой причине было дозволено быть самим собой и выказывать своё истинное отношение к происходящему.

Но его отношение, по-видимому, совершенно не интересовало Ивана Саныча. Он лишь мимоходом, безразлично скользнул по угрюмой физиономии Рыгорыча, словно того и не было, и, чуть нахмурясь, бросил взгляд по сторонам.

– Ну, где там этот бездельник? Долго мне ждать?