Логово зверя

– Заткнись и слушай меня, когда я говорю! Повторяю: работаешь из рук вон плохо! Распустился ты, Лёха, расслабился. Привык к моей доброте да ласке, вот и обнаглел. Вообразил, что тебе всё позволено, что можешь жить, как хочешь, что ты царь горы… А вот и ошибаешься, дружок: царь горы – это я! И без меня, без моей милости и поддержки ты – никто, пустое место, зеро. И нихрена ты не можешь и не смеешь без моего позволения. И я, если только захочу, в любой момент, одним своим словом, одним жестом могу уничтожить тебя, стереть в порошок, снова превратить тебя в то ничтожество, каким ты был когда-то…

– Не надо, шеф, – проскулил Лёша, весь согнувшись, сжавшись, уронив голову ещё ниже и всей своей хилой, согбенной фигуркой являя как бы воплощённое сожаление и раскаяние.

И Иван Саныч, то ли действительно смилостивился, глядя на это скорчившееся у его ног жалкое подобие человека, то ли просто утомился и спешил убраться отсюда поскорее, не стал продолжать свои укоры, слегка усмехнулся и снисходительно бросил с высоты своего величия:

– Ладно уж, прощаю. Добрый я сегодня… Но в другой раз берегись, – тут же оговорился он, покрутив у Лёшиного носа толстым волосатым пальцем, унизанным массивным золотым перстнем с блестящим, прозрачным как слеза камушком. – Моё терпение не безгранично, и не советую тебе испытывать его. Ещё хоть раз замечу за тобой что-то подобное – башку оторву! Ты меня знаешь, я шутить не люблю и слов на ветер не бросаю, в отличие от некоторых…

Лёша, с просиявшим лицом и радостно вспыхнувшим взглядом, закивал головой так активно, что казалось, она сейчас отвалится.

Иван Саныч снова метнул взгляд по сторонам и тут вдруг впервые обратил внимание на Юру, стоявшего неподалёку и со смешанным чувством любопытства и отвращения следившего за разыгравшейся у него на глазах сценой.

Шеф, окинув его фигуру с головы до ног, нахмурился и перевёл вопросительный взор на Лёшу.

– А это ещё что за молодец? Почему не в раскопе? Стоит руки в брюки…

– Это не наш, – поспешил объяснить Лёша. – Так, приблудный. Прибились тут двое каких-то на днях. Сам не знаю, кто такие.

– Так надо выяснить, – сказал Иван Саныч, не спуская с Юры колючего, подозрительного взгляда. – Вот, получается, ещё одна недоработка у тебя: ошивается в лагере хрен знает кто, шантрапа всякая, чужаки. А ты даже не удосужился выяснить, кто это такие. А вдруг это чёрные копатели! Ты же знаешь, это мои злейшие враги. Я всё делаю для того, чтобы извести это проклятое племя… Ох, Лёха, Лёха, расстроил ты меня сегодня! – помотал шеф головой, укоряющее глядя на своего подчинённого. – В таком хорошем настроении ехал я сюда, ждал, что ты порадуешь меня. А уезжать вот приходится… Короче, недоволен я тобой, очень недоволен. Я тебя предупредил, а ты делай выводы. Иначе придётся принимать меры. Крутые меры!..

Лёша собрался было вновь скорчить покаянную мину и забормотать дежурные извинения, но в этот момент у шефа зазвонил телефон, и он, мгновенно забыв о своём незадачливом прихвостне, с жаром отдался общению с какой-то, по всей видимости гораздо более важной и высокопоставленной персоной, судя по его в одну секунду изменившемуся тону, выражению лица и даже позе.

– А-а, Сергей Николаич! Здравствуйте, здравствуйте! – пропел он необычным в его устах сладким, медоточивым голоском, и лицо его расплылось в широкой лучезарной улыбке, как будто осветившей всё вокруг. – Очень рад вас слышать… А я на раскопки к себе заехал, воспитываю вот молодое поколение, лодырей этих… Да и не говорите, Сергей Николаич, совсем от рук отбились, отлынивают от работы как только могут… Да-да, полностью согласен с вами: построже с ними надо. Дисциплина и ещё раз дисциплина. Жесточайшая! Долиберальничались уже в своё время, чуть страну не проср… – увлёкшийся Иван Саныч осёкся, кашлянул и продолжал в прежнем тоне: – В общем, хватит миндальничать. Возрождать нужно лучшие традиции, давно пора. А то расплодилось тунеядцев, вообще некому скоро работать будет… Вы совершенно правы, надо что-то делать. И уже делается. У нас всё-таки правительство, слава богу, работает, в отличие от некоторых наших соседей… Ну да, ну да, конечно, Сергей Николаич, конечно, без строгости нельзя. По-хорошему ведь не понимают, принимают это за слабость. Ну что ж тут поделаешь, народ такой! Сам не понимает своей пользы, привык к железной руке…

После этого Иван Саныч смолк и некоторое время внимательно слушал собеседника, периодически согласно тряся головой и то и дело порываясь вставить словцо, но всякий раз обрывая себя. Глаза его при этом сверкали всё ярче, лицо вновь озарилось счастливой сияющей улыбкой, и, наконец, точно услышав что-то чрезвычайно забавное и остроумное, он разразился громким, если не сказать громовым, раскатистым смехом, таким бурным и продолжительным, что его лицо и шея снова залились краской, а на глазах выступили слёзы.