Локальная метрика

— И всё ж таки, ба… ну ладно, как вас называть-то? — не унимался майор.

— Олегом крещён, — мрачно сказал священник.

— Видал, Артём, какой нам суровый батюшка попался! Вы, отче, часом, не антисемит?

— Такого греха не имею, — ответил пришедший в себя Олег. Принятые на голодный желудок двести грамм алкоголя вернули ему живость во взгляде.

— Тогда давайте не будем ругаться, — примирительно сказал Борух, — чего это вы раззвонились-то, на ночь глядя?

— Так свету, вестимо, конец пришёл. Демоны вокруг, псы адские, люди пропали все…

— Так вы, выходит, бесов гоняли?

Олег вздохнул и выразительно покрутил пустым стаканом. Я вылил туда остатки виски — набралось чуть больше половины. Священник степенно отхлебнул, поставил стакан на столик и покрутил головой в поисках закуски.

— Закусь только скоромная, батюшка. Сосиски.

— Не человек для поста, но пост для человека! — назидательно сказал Олег. — Давай их сюда. Кстати, до Рожественского поста месяц ещё почти, а пятница, вроде, кончилась. Или нет? Как-то я потерялся… Эй, воин иудейский, наступил твой шабат?

— Если бы наступил, — хмыкнул Борух, — то я, как истинный харедим, мог бы только благостно смотреть, как вас собачки кушают. Мне Тора запрещает в шабат к пулемёту прикасаться.

— Серьезно? — удивился я.

— Нет, конечно, — рассмеялся майор, — я не соблюдаю заветов. И, — он внезапно стал серьёзным, — не веду религиозных споров. Так что не надо разжигать. Давайте сюда вашу сосиску, буду бороться с её некошерностью.

Мы разорили коллекцию декоративных пырялок на стене и пожарили себе по сосиске в разведённом заново камине. Дров к нему осталось, кстати, совсем чуть, и в зале было холодней, чем хотелось бы.

— Так чего вы раззвонились-то, на ночь глядя? — поинтересовался Борух.

— А что ещё делать, если Судный День пришел? — спокойно ответил Олег, допивая виски. Мы с майором проводили его стакан внимательными пристальными взглядами. Эх, надо было две бутылки смародёрить. Или пять.

— А он таки да?

Батюшка строго кивнул.

— Ой, — коротко прокомментировал военный.

— Я плохо помню первоисточники, — сказал я неуверенно, — но это вроде как-то иначе должно выглядеть. «И первый всадник вострубил…»

— Всадник! — вплеснул руками батюшка. — Почему всадник-то? Конь ещё, скажи, вострубил у тебя. Подхвостною трубою!

— Конь над ним взоржал, — поддержал его Борух.

— Ну ладно, оговорился, подумаешь! — сказал я, лихорадочно припоминая, кто там трубил-то по тексту. Помню, с полынью еще как-то связано, но не уверен, как именно.

— Пророчества надо понимать метафорически, — сказал Олег, — если это не Судный День, то что?

— Пиздецома, — сказал я тихо себе под нос. Ещё не хватало объяснять, что это такое.

— И всё же, Олег, — не унимался майор, — расскажите, как вы провели этот Армагеддон?

Глава 8. Олег

Люди приходят к служению разными путями. Большинство российского священства — династическое. Дед был попом, отец тоже, ну и сын идёт по той же стезе, другой не зная. Это не плохо и не хорошо — это по-человечески. Есть те, кто попадают в этот круг более-менее случайно, на волне ли моды, по душевному ли порыву — но они редко задерживаются надолго. Священство не зря называют «служением» — во многом оно похоже на службу в армии. Мало героизма и подвижничества, много ежедневной рутины и скучного труда. Очень мало свободы, жёсткая вертикаль и суровая субординация. Нет на свете организации более консервативной, чем церковь.

Но есть те, кого, как говорится, «Господь приводит». Люди настолько чувствительные к несовершенству мира и страданиям людей, что не находится для них простой судьбы. Обычно они глубоко травмированы чем-то внутри, жизнь шрамировала их, обнажив нервы. Только испытавший большую боль человек может понять её в других. Только ушибленный судьбой может помочь таким же. Иногда они приходят в священство, но и на этой стезе им не бывает легко. Им нигде легко не бывает.

Олега, несмотря на молодость, жизнь успела изрядно пожевать и далеко выплюнуть. Рано осиротевший, он стал опекуном младшим братьям, но не уберёг от беды и потерял обоих. Не по своей вине, но без прощения. Потерял жильё и немногочисленное имущество, потерял здоровье и сбережения в попытках их спасти… Не спас. Иногда даже самых запредельных усилий недостаточно.

Но если кто-нибудь другой так и растёкся бы плевком по стене, то он не сдался, не впал в соблазн лёгких путей, а взялся помогать другим. Тем, кто, как и он, потерял — кто здоровье, кто жильё, кто разум, кто способность противостоять соблазну алкоголя, а чаще всего — всё это вместе. Это не самым очевидным образом и не сразу, но привело его к Церкви, недостатки которой он старался не замечать — и до поры довольно успешно. Дерьмо всплывает кверху, а до тех, кто внизу, никому дела нет.

В любовно поднятой из руин пригородной церковке привечал он всякого, и каждому находил нужное слово (иногда и крепкое), поучение и настояние. Давал посильное занятие, скромную помощь, и, по возможности, душевный покой. На свете полно людей, для которых и это немногое — спасение.