Читаем Лох полностью

Он вдруг почувствовал себя обманутым -- чувство, не раз испытанное им в юности и по странной случайности или, напротив, язвящей закономерности связанное все с тем же Тезкиным. Но теперь этот обман казался ему куда более жестоким, он не спал ночами, и. как тогда, в Хорошей, его мучил страх.

Так неужели же прав был его мудрый папаша Давид Евсеевич, с которым честолюбивый Лева всю жизнь спорил и боролся, печально и свысока глядевший на суетливые старания сына, а сам довольствовавшийся дешевой квартиркой, дурацкой работенкой редактора в техническом журнале, чтением мемуаров, ничуть не жалевший о бездарно прожитой жизни и оставшийся на старости лет у разбитого корыта, когда и журнал его вконец обанкротился вместе с обанкротившейся страной и либеральными грезами детей двадцатого партсъезда? Неужели же мы все окажемся у этого корыта и -- мало этого -- нас станут еще судить и на этот Суд не возьмешь ничего из того, чем по праву гордишься здесь? Не мог Лева Голдовский относиться к этому как безалаберный русский люд, готовый пропить и прокутить не только эту, но и ту жизнь. Ему нужны были полная ясность в этом вопросе и четкий ответ: что же теперь делать?

И Лева бросился к попам.

По странному совпадению, а верней, потому, что Левушка во всем привык полагаться на людей лично знакомых, духовное окормление Сани-ного друга совершал средний тезкинский братец Евгений, благодаря настойчивости своей жены полностью порвавший с бесперспективной светской карьерой.

Отец Евгений задумчиво выслушал раба Божьего Льва и молвил:

-- Значит, баламутит все Санька?

-- Да, батюшка,--кивнул Лева.--Он говорит, что дальнейшая земная история человечества бессмысленна и оттого ожидает ее скорый конец.

-- Ишь ты! -- усмехнулся кому отец, а кому брат поп Тезкин. -- Дурак, а гордыни вон сколько. Уж будь на то моя воля, наложил бы я на него епитимью за эти толки.

-- Так вы полагаете, батюшка, ничего не будет?

-- На все воля Божья, -- ответил священник уклончиво, -- а истинному христианину должно не скорбеть, но радоваться и всегда быть готовым к Страшному суду. Ты же, Лева, коли смущена чем-то твоя душа. помог бы мне лучше с ремонтом.

-- Хорошо, отец Евгений! -- обрадовался Голдовский, резонно рассудив, что, раз просят его помочь, значит, может быть, все еще и обойдется, а богоугодное сие дело ему в любом случае зачтется.

Но покоя в его душе не прибавилось. Леве все казалось в ту весну-не таким, как обычно. Мрачные предчувствия и дурные сны терзали его. он Ооялся подходить к балкону и смотреть вниз, и не было рядом того единственного человека, кто бы мог его успокоить. Ни молитвы, ни чтение писания, ни Великий пост, соблюдаемый им со всей строгостью, -- ничто не приносило мира его душе. Напротив, еще острее Лева чувствовал свое ничтожество и слабость перед высшей силой. Он смутно догадывался, что в его смущении и страхе был тоже некий замысел и он должен был через это пройти, но никто на свете не заставил бы его раньше времени возжелать закончить свой земной путь.

-',3

В середине августа все было оформлено. Тезкин жил уже только мыслями об отъезде, но за несколько дней до назначенного числа ему позвонил ранним утром Лева и, тяжело дыша, спросил, тщетно пытаясь изобразить в голосе насмешливость:

-- Ну что, слышал?

-- Чего еще?

-- Спишь, что ли? Включи немедленно радио. У меня под окнами танки идут.

-- Какие еще танки? -- буркнул Тезкин, но радио включил. Голдовский перезвонил через полчаса.

-- Что скажешь, брат?

-- Занятно, -- ответил философ, -- даже очень занятно. Хотя такие дела лучше начинать не в понедельник, а в воскресенье.

-- Тебе занятно,--вскипел глава агентства,--ты через три дня уезжаешь, да еще, глядишь, получишь там под шумок статус беженца, а для меня это конец всему. Я вообще не уверен, что сейчас за мной не придут.

-- Ну да. конечно, за тобой в первую очередь. А что. действительно ты видел танки?

Голдовский поднес трубку к раскрытому окну: было слышно, как гудят моторы.

-- Горючего у них, говорят, нет, хлеб убирать нечем,-- проворчал Тезкин. -- Ладно, я к тебе сейчас приеду.

Выйдя на улицу, Саня снова ощутил давно угасшее любопытство к городу и уличной толпе. Он с жадностью вглядывался в хмурые и сосредоточенные лица людей, в выстроившуюся за водкой очередь и торгующих на лотках продавцов книг. Все было как обычно, ничто еще не успело измениться. и если бы еще вчера кто-нибудь сказал, что подобное случится, он не поверил бы. Однако все было: танки, солдаты и снова готовые надеть на себя ярмо люди.

Он ехал на троллейбусе по Калининскому проспекту, в салоне, несмотря на многолюдие, было тихо, и только когда машина поравнялась с рекою и показался рыдван на Краснопресненской набережной, возле которого стоял одинокий танк и какие-то люди сбились в кучку и размахивали руками, один из пассажиров зло произнес:

-- Доигрался, сукин сын!

Никто не поддержал и не опроверг его, все были погружены в себя -народ безмолвствовал.

Перейти на страницу:

Похожие книги