Лох

Несколько часов он просидел на скамейке в парке, слушая, как веселый оркестр наигрывает бодрые мелодии. К нему подсаживались кудрявые девчушки, прижимались, хохотали и тащили его за собой -- в городе был какой-то праздник, а может быть, праздник здесь был всегда. Тезкина ничто не трогало. Что теперь делать, куда идти дальше, он не знал. Но одну вещь понимал с очевидностью. Вернуться так просто домой он не сможет. Он настолько остро ощутил свою утраченную связь с Козеттой, что не раздумывая отдал бы все для того, чтоб с нею встретиться. И там же, в парке, Саня решил, что, покуда у него достанет сил и денег, он будет ездить по Германии и искать ее, и Бог даст -- в этом он был уверен -- ее встретит.

Не такая уж большая страна Германия, чтобы разминулись в ней двое русских, кому обещали встречу пасхальные звезды над речкой Березайкой.

5

Он искал ее повсюду, на севере и на юге, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, на Рейне, в Руре и в Саксонии, ночуя в дешевых гостиницах и кемпингах, передвигаясь на автобусах и поездах, а когда кончились деньги -- автостопом, точь-в-точь, как некогда по Украине. И теперь снова приходилось ему ночевать на улице, в парках и лагерях для беженцев, нелегально подрабатывая мытьем посуды.

Он увидел совсем другую Германию -- мир югославских и азиатских беженцев, насмешки и презрение работодателей, унижение и вражду, столь знакомые ему в родном Отечестве. Воистину, мир был слишком одинаков. Вот только Козетты нигде не было. Он понимал, что она могла уехать куда угодно -- в Австралию, в Канаду, в Аргентину, и давно пора было оставить безумные и тщетные поиски, но Тезкин продолжал еще на что-то надеяться. Иногда ему случалось по целому дню не есть, несколько ночей спать в холоде. Снова донимали его утихшие было лихорадка и озноб, мучил кашель, но он не сдавался, хотя с ужасом понимал, что срок пребывания здесь сокращается, как шагреневая кожа, и через пару недель любой полицейский чиновник выкинет его вон за пределы Германии.

А страна уже готовилась к богатому и сытому Рождеству. Всюду на витринах красовались товары, раздражавшие важды нищих беженцев, к которым зорко присматривалась полиция имужиялх' ненавидела местная шпана. Саня обходил стороной эти сверкаю и поскак этажи Белого дома, улицы, подавленный, угрюмый и потб"1~на боаетатки всякой веры, спрашивая возлюбленную скорее по привычке. Он снова был в Мюнхене, но теперь улицы пронизывал горный ветерок, баварские модницы щеголяли русскими мехами, кроме тех, кто вступал в общество защиты животных. Пиво текло рекою, праздник не прекращался, философ мой был в таком же тупом унынии, как ровно десять лет назад, вычищая полковые сортиры.

Но однажды в голодный и маятный нояьТккйй день его кто-то окликнул на ломаном русском языке: к . -- Хэрр Тьозэкин?

Саня повернул голову и увидел невысокого щуплого немца в очках, лет сорока пяти. Немец приветливо улыбался, и Тезкин несколько секунд тупо на него глядел, даже не пытаясь вспотпггь, где и когда он мог видеть этого человека.

-- Бэрэзайка, -- сказал немец, широко улыбаясь, -- банья. Я бил к вас прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.

-- Хорошо,-- сказал Тезкин бесцветным голосом.

-- Почему ви так грустный? -- спросил Фолькер, приглядываясь к Тезкину. -- Я приглашай вам пить пиво. йа?

-- Иа,-- вздохнул Саня. которому было все равно, не осталось даже сил ничего в себе таить.

-- Вам что-нибудь плохо?

Тезкин кивнул и скупо и безучастно рассказал, что ищет одну женщину.

-- Надо сделать объявление на газета.

-- О. йа,-- согласился Александр, думая, как бы ему побыстрее расстаться с поклонником российских философов и брошенных деревень, но его собеседник, так же беспричинно весело оглядывая Тезкина, заказал еще пива и объявил:

-- Вы не имейт марки.

-- Да, не имейт,-- сказал русский философ зло,-- я не имейт в вашей хваленой стране ничего, нихт.

-- Алекзандер, ви не надо сердитый. Я хочу вас помогать.

-- Я не сержусь, -- ответил Тезкин. вставая. -- Сколько я должен за пиво?

-- Ничего, -- сказал Фолькер серьезно и ничуть не обижаясь. -- В этот раз я ви угощал, в другой ви угощает мне.

-- Боюсь, что ничего не получится,-- пробормотал Саня.-- Простите, я должен идти.

-- Подождите, Алекзандер, -- возразил немец. -- Возьмите ваше место и слышите, что я говорю. Ви нужен отдых. Ви много писал прошлый год?

-- Я не написал ни слова и вряд ли что-нибудь еще напишу.

-- Не говорите это. Ви сейчас трудный позиция в страна, я знаю. Ми тоже бил так позиция после война. Я бил маленький, но я вспомню. Я не имел отец, они убили его на война. Вы имейт отец, Алекзандер?

-- Нет.-- сказал Тезкин хрипло,-- его тоже убили.

-- Я вам понимаю. Я бил очень бедный, я мил стаканы в этот бар, а теперь я имейт деньги, я директор частный гимназиум, и в мой гимна-зиум дети научат русский язык. А какой-нибудь русский убил мой отец. Это странно. Алекзандер?

-- Да,-- согласился Саня,-- в Хорошей до войны было сорок с лишним мужиков, вернулась треть. А зачем вам в вашей гимназии русский. Фолькер?