Лохматый

Лапа стаскивал с себя и кидал в сторону стаи то шапку-ушанку, то рукавицы, но однажды обманутые звери не обращали на них внимания. Голодная, разгоряченная преследованием стая, желала только крови и мчалась, неумолимо сокращая расстояние. Бешеная, изматывающая гонка близилась к безнадежному, жуткому финалу.

Охваченный страхом Федор Дементьевич, не умолкая, исступленно вопил, брызгая слюной, то на коня: «Давай, Гнедко, давай!», то, обернувшись назад, устрашающе тряс топором: «Порублю! Всех порублю!».

Казалось еще несколько секунд — и вот этот матерый повиснет на руке, а остальные трое будут рвать его, еще живого. Сейчас, сейчас…

Мужик лихорадочно огляделся. За спиной жался Лохматый. Глаза Лапы вспыхнули сатанинским огнем — собака? Живая тварь, кровь — вот, что нужно стае! Он толкнул пса навстречу смерти, но бедняга, широко раскинув лапы, удержался. Все его существо выражало недоумение и обиду.

— Пошел, паскуда, — срываясь на петушиный фальцет, завизжал разъярившийся Лапа и нанес увесистый пинок.

Лохматый сдавленно охнул, скособочился, и, сомкнув челюсти, мертвой хваткой вцепился в борт саней.

А волки были совсем близко. Лапа уперся спиной в передок, поджал ноги и с такой силой ударил по лобастой голове, что пес, оставив на гладко отполированном дереве светлые борозды от клыков, косо слетел с саней и, перевернувшись в воздухе, рухнул на дорогу. Слух полоснули истошный визг, глухой рык.

«Началось», — подумал Лапа передергиваясь. В беспощадной памяти остался немигающий, укоризненный взгляд собаки.

Упряжка промчалась сквозь ольшаник и вывернула из ложбины на заснеженный холм, откуда уже видны были редкие огоньки деревни. Измученный конь замедлил бег.

Только тут полураздетый Лапа почувствовал, как трясется от страха и холода все его тело. Закопавшись в сено, он натянул сверху кусок брезента и настороженно вгляделся в удаляющийся непроницаемо-черный лес. Страх постепенно отпускал, уходил как бы внутрь. Но раз за разом прокручивая в памяти происшедшее, Лапа невольно ежился.

Въехав на окраину деревни, он попридержал запаленного коня: «Как бы не загнать. Добрый все же у меня мерин. Другой не сдюжил бы такой гонки».

Подъезжая по унылой, пустынной улице, к своей красавице-избе за сплошным крашеным забором, расчувствовался: «мог ведь и не увидеть больше».

Ставни были плотно закрыты. Свет не горел.

— Спит чертовка. Ей-то что, — пробормотал Лапа, вылезая из саней. Открыл ворота, загремел сапогом по двери.

В доме глухо завозились. Поспешно засеменили. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась и Лапа, не взглянув, прошел мимо тощей фигуры в сени. Щелкнул выключателем. Темно.

— Лампочка перегорела, Федя, — тихо пояснила жена. Лапа чертыхнулся и скрылся за ситцевыми занавесками жарко натопленной горнице.

— Не думала, что так скоро. Назавтра ждала, — оправдывалась всполошившаяся хозяйка.

— Давай, мечи на стол, чай поставь, замерз, — тяжело выдохнул он, опускаясь на табуретку. — Эх, черт, Гнедко-то на улице, — и, нахлобучив старую ушанку, поспешно выскочил.

Распряг и завел мерина в теплое стойло. Накрыл подрагивающие, взмыленные бока попоной. Подложил в кормушку охапку сухого душистого сена.

— Отдыхай, ешь. Вот тебе еще за службу, — подсовывал благодарный Лапа, но мерин почему-то отвернул морду.

— Ты чего? Да если бы не Лохматый — мы все погибли б. Понимаешь — все! А я спас тебя, спас, — горячо зашептал Лапа. Но конь тяжело дышал и упорно смотрел в сторону.

«А может не погибли б?» — неожиданно уличил кто-то изнутри. «Топором саданул одного, глядишь, другим острастка, а то и на порубленного собрата позарились бы».

От этой простой мысли Лапа поежился. «Совсем я расклеился. Чего голову себе морочу… Что сделано, то сделано. Все правильно…»

Проходя мимо конуры, Лапа зацепил цепь. Она сиротливо звякнула и обожгла сердце тупой болью. Пересиливая внезапно навалившуюся слабость, Федор Дементьевич воротился в избу.

Жена ждала у накрытого стола. Умывшись в прихожей, сел за него, прижался спиной к теплой печке и замер.

— Ну, как съездил Федя? Видал молодых-то?

— Видал… Живы — здоровы. Хоромы большие, со всеми удобствами. Даже топят газом. Обещают на недельку приехать… Помогут по хозяйству.

— Да у них, поди, у себя в дому ничего не делано, — робко возразила жена.

— Ничего, у себя завсегда успеется.

— Мясо-то продал?

— А то нет! Мясо — не редька, только свистни, — Лапа нащупал завораживающе толстую пачку купюр и, вспомнив про подарок, вынул из другого кармана сверток.

— Держи, — развернул он цветастый платок.

— Ой, спасибо, Федя! Ой, спасибо!… А хорош-то как!

— Будя трепаться, — грубовато оборвал Лапа, хлебая ложкой суп.

Примерив обнову у зеркала, жена еще более оживилась. На губах заиграла несмелая улыбка. Прибирая со стола, она сказала:

— Пойду Лохматому супу снесу. Лапа чуть не поперхнулся.

— Ложись-ка лучше, сам покормлю. Посмолю заодно перед сном, — торопливо возразил он, — да и Гнедко скоро поить.