Lolita

«Я просил у них добавочную койку. Которую, если хочешь, я возьму себе».

«Ты с ума сошел», – сказала Лолита.

«Почему же, моя дорогая?»

«Потому, да-ра-гой, что когда да-ра-гая мама узнает, она с тобой разведется, а меня задушит».

Просто – динамически; не принимая всерьез.

«Послушай меня», – сказал я садясь; она же стояла в двух шагах от меня и с удовольствием смотрела на свое отражение, приятно удивленная им, наполняя собственным розовым светом удивленное и довольное зеркало шкафной двери. – «Послушай меня, Лолита. Давай установим кое-что раз навсегда. В чисто практическом смысле, я – твой отец. Я к тебе очень нежно привязан. В отсутствие твоей матери я отвечаю за твое благополучие. Мы небогаты, и поскольку мы путешествуем, нам придется – нам придется быть много вместе. Когда двое живут в одной комнате, неизбежно получается – как бы это назвать – получается некоторое…»

«Кровосмешение», – подсказала Лолита – и вошла в шкаф, вышла из него с молодым золотым гоготком, отворила смежную дверь, и, предусмотрительно заглянув туда своими странными дымчатыми глазами, чтобы не ошибиться опять, удалилась в ванную.

Я растворил окно, сорвал с себя пропитанную потом рубашку, переоделся, проверил в кармане пиджака, там ли пилюли, и отпер чемодан.

Она выплыла из ванной. Я попробовал ее обнять – так, невзначай, капля сдержанной нежности перед обедом.

Она сказала: «Предлагаю похерить игру в поцелуи и пойти жрать».

Тут-то я поднес свой сюрприз.

Ах, мечта мечты моей! Она направилась к раскрытому чемодану, как будто подстерегая издали добычу, как будто в замедненном кинематографе, вглядываясь в эту далекую сокровищницу на багажных козлах (что у нее с глазами, подумал я, с этими большими серыми глазами, или мы оба погружены в один и тот же заколдованный туман?). Она подступала к ней, довольно высоко поднимая ноги на довольно высоких каблуках и сгибая очаровательно мальчишеские колени так медленно, в расширившемся пространстве, словно шла под водой или как в тех снах, когда видишь себя невесомым; затем она подняла за рукавчики красивую, очень дорогую, медного шелка, кофточку, все так же медленно, все так же молча, расправив ее перед собой, как если бы была оцепеневшим ловцом, у которого занялось дыхание от вида невероятной птицы, растянутой им за концы пламенистых крыльев. Затем стала вытаскивать (пока я стоял и ждал ее) медленную змею блестящего пояска и попробовала на себе.

Затем она вкралась в ожидавшие ее объятия, сияющая, размякшая, ласкающая меня взглядом нежных, таинственных, порочных, равнодушных, сумеречных глаз – ни дать ни взять банальнейшая шлюшка. Ибо вот кому подражают нимфетки – пока мы стонем и умираем.

«Чем поцелуй пыл блох?» – пробормотал я, дыша ей в волосы (власть над словами ушла).

«Если уж хочешь знать», – сказала она, – «ты делаешь не так, как надо».

«Накажи, как».

«Все в свое время», – ответила виновница моего косноязычия. Seva ascendes, puIsata, brulans, kitzelans, dementissima. Elevator clatterans, pausa, clatterans, populus in corridoro. Hanc nisi mors mihi adimet niemo! Juncea puellula, jo pensavofondissime, nobserva nihil quidquam; но разумеется, в следующую минуту я мог бы совершить какую-нибудь ужасную оплошность; к счастью, она вернулась к сокровищнице.

Из ванной, где мне пришлось довольно долго переключаться для скромной нужды, я слышал (стоя, попадая мимо, задерживая дыхание) «ахи» и «охи» девочкиного восхищения.

Руки она вымыла только потому, что ей понравилось отельное мыльце-образчик.

«Пора идти, милая; я думаю, ты так же проголодалась как и я».

И вот мы отправились к лифту, дочка – покачивая своей старой белой сумочкой, отец – на шаг впереди (nota bene: никогда не идти позади нее, ведь она не дама). Пока мы стояли (теперь уже рядом), дожидаясь лифта, она закинула голову, безудержно раззевалась и тряхнула кудрями.

«В котором часу вас будили в лагере?»

«В половине» – она подавила новый зевок – «седьмого», дозевнула до конца с содроганием всего тела. «Седьмого», – повторила она, и горло у нее снова стало наполняться.

Гостиничный ресторан приветствовал нас запахом жареного жира и стеклянистой улыбкой. Это было обширное и претенциозное помещение с жеманными фресками по стенам, изображающими охотников, зачарованных в разнообразных положениях среди множества неинтересных животных, дриад и деревьев. Несколько рассыпанных по зале старых дам, два священника и широкоплечий господин в клетчатом пиджаке молча кончали обедать. Ресторан закрывался в девять, и каменнолицые подавальщицы в зеленой форме отчаянно спешили – на мое счастье – от нас отделаться.

«Посмотри, как он похож, как невероятно похож на Куильти», – вполголоса проговорила Лолита, острым загорелым локтем не то что указывая, но страстно стремясь указать на одинокого господина в спортивном пиджаке, сидящего в дальнем углу залы.

«На кого – на нашего толстого дантиста?»

Лолита задержала во рту только что взятый глоток воды и поставила обратно на стол свой затанцевавший стакан.