Кол. Шок. Лад. Шоколад. Лодка. Шлица. Код. Док. Кода. Шлак. Лак. Ландо. Кал. Клад. Клин. Клише… Чёрт, здесь нет буквы «е». Школа. Дно. Шина. Кино. Лик. Кило. Шило. Шик. Длина. Кадило. Лицо.
Лицо Маруси напротив – вечно ожидающее, влюблённое. Виктория готова порвать шлицу на юбке, сесть в пролитый лак для ногтей, вступить, как в клише, в кило собачьего кала, испытать шок и сесть на кол, потерять клад, проколоть шину, снова начать ходить в школу, и никогда – в кино, получить по лицу кадилом, и так далее – лишь бы дочь смотрела такими глазами на кого-нибудь другого. Пусть это будет молодой мужчина, да если и женщина – ничего страшного! Принципы Виктории с годами растянулись, как резинка на старых пижамных штанах. Она давно ничего не ждёт от Маруси – карьерные подвиги, внуки, несказанная красота, творческий успех, все эти ожидания остались в таком далеком прошлом, что даже и вспоминать не хочется. Лежат себе где-то, тлеют, сливаются с пейзажем и создают питательный слой для новых надежд других людей.
После неизбежного расставания с Флюрой Баймухановной – на выпускном утреннике она махала детям ладонью бесстрастно, как член Политбюро с Мавзолея – Маруся навсегда вернулась к Виктории. Ни школа, ни юридический институт (оконченный, к слову сказать, на отлично), ни место работы – Федеральная служба исполнения наказаний, ни люди, клубившиеся прежде вокруг Маруси в таком же точно количестве, что и у всех прочих молодых девушек – не могли соперничать с матерью. Эта невидимая пуповина была прочной – и обвивалась она теперь вокруг шеи Виктории. Задохнуться можно от такой любви.
Давно утраченная подруга – та, что не любила египтян – баловалась кухонным психоанализом, и много раз пыталась объяснить Виктории, что Маруся слишком рано лишилась отца (Андрея убили в начале девяностых, и больше ни слова об этом), а теперь боится потерять ещё и мать. Вот почему она без конца звонит ей, ночами прибегает в постель, заболевает: лишь только Виктория задумается об отъезде или командировке, тут же предъявляется градусник с тонкой красной линией, выползшей далеко за 39. Ещё в школе девочка купила в киоске «Союзпечать» большой пластмассовый значок с группой «Алиса» – группа «Алиса» была Марусе совершенно без надобности, она вскрыла значок и выбросила оттуда фотографию Кинчева, заместив её маминой. И долго ходила с портретом Виктории, приколотым к кофточке с той стороны, где сердце. Даже самые злые одноклассники не смеялись – над чем тут смеяться, если плакать надо? А среди взрослых были такие, что завидовали. Соседка с верхнего этажа – у самой дочь начала гулять ещё в седьмом классе, – всякий раз умиляется при встрече:
– Ой, ну твоя-то всё дома сидит! И помогает небось, не то что Светка!
И пусть от этих слов разило фальшью, как от самой соседки – кислым потом, всё равно в их основе лежала правда – неподъёмная, как тот тяжелый камень, которым в конце прошлого года закрыли проезд в их двор. Это, кстати, правильно – а то машины ездили под окнами день и ночь.
Виктория много раз пыталась найти Марусе друзей – была согласна даже на плохую компанию и дурное влияние, но нет, дочке никто не нужен, кроме мамы.
– Мне с тобой интереснее, – заявляла Маруся.
Работа у дочери была такая, что много не расскажешь – точнее, вообще ничего не расскажешь. Но Маруся много читала, без конца смотрела какие-то фильмы, водила маму в театр и на концерты. Темы для разговоров всегда были у неё наготове – как выученные билеты у примерной студентки. Можно изредка подавать реплики – всё остальное сделают за тебя.
Маруся готовила маме завтрак, обед и ужин, тратила все деньги на подарки – дорогие и бестолковые. Куклы, статуэтки, мягкие игрушки – львята. Дочь не понимала, что Викторию интересуют совсем другие львы, не имеющие ничего общего с плюшевыми зверями.
Дома все полки книжного шкафа заставлены подарками Маруси и подношениями бабушкиных учеников (точнее, их родителей). Даже книжных корешков видно не было! Мама Наташа – почитаемый в среде неуспевающих школьников репетитор по физике и математике – а поскольку лишних денег с отстающих она не брала, те пытались отблагодарить педагога памятными вещицами. Одна из них особенно запомнилась Виктории, потому что мама с папой хохотали над ней минут двадцать без перерыва – это была настоящая надгробная плита, но только маленькая. С проникновенной гравировкой – «Незабвенному учителю» и другими словами благодарности.
Эту плиту мама потом приспособила в качестве груза – когда солила грибы в ведре. Незаменимая оказалась вещь!
В отличие от плюшевых зверей.
Мама с Изидой вернулись ровно в тот момент, когда пассажиры рейса Екатеринбург-Хельсинки выстроились в очередь к выходу. Самолёт белел за окном, как обещание счастья.
Изида, счастливая без всяких обещаний, крепко прижимала к груди подарок бабушки Наташи – малахитового льва.